Книга Святой Грааль - Андрей Ветер

Как только протрубил рог, два конных отряда рыцарей в боевых доспехах заняли свои места в противоположных концах поля[18]. Каждый отряд вытянулся в шеренгу, каждый всадник наметил себе противника для сшибки.

Снова протрубил рог. Трубачи и герольды бросились с ристалища, чтобы укрыться за барьерами. Рыцари тронули своих коней, заставляя их идти шагом и держать строй. Поднятые вверх копья с прицепленными возле наконечников яркими флажками качнулись и медленно опустились, выставив острые наконечники вперёд. Это устрашающее, нарочито неторопливое движение наездников, сверкающих своими начищенными шлемами, продолжалось довольно долго. Казалось, что обе шеренги так и сойдутся, не пустившись вскачь, и просто упрутся друг в друга копьями. Но вдруг раздалась первая команда, за ней прозвучала с противоположной стороны другая, и оба отряда перешли на аллюр.

Над долиной разнёсся гул копыт и лязганье доспехов.

Столкновение отрядов было ужасным. Несколько человек с обеих сторон сразу вылетели из сёдел. Ржание лошадей перекрыло яростные выкрики людей. Было видно, как пара-тройка знамён сильно накренились, но знаменосцы сумели вновь поднять их. Кто-то из рухнувших на землю смог подняться без посторонней помощи, но тут же его ноги согнулись в коленях и он упал. Это был барон Фродоар.

Его конные слуги мигом помчались к нему. Они были облачены в доспехи и вооружены палками, чтобы прогонять с пути сражавшихся рыцарей. За ними бросились и пешие слуги.

Увидев, что барон Фродоар не в силах подняться и вот-вот угодит под копыта лошадей, судьи подали знак трубачам, и схватка была остановлена.

— Что с бароном? — заголосили дамы на трибунах

— Я вижу кровь у него на лице! Он пострадал при падении?

— Нет, сударыня, у него, похоже, ранение в грудь.

— Пресвятая Дева!

— Его мантия пропитывается кровью…

— Но как он держится! Ни проронил ни звука!

— Да что нам отсюда слышно за этим громыханием кольчуги?

— Нет-нет, я вижу, что губы барона плотно сжаты. Он очень мужественно держится…

Как только барона вынесли с ристалища, бой возобновился. Опять поехали друг на друга две шеренги, опять кто-то вылетел из седла, опять кого-то топтали кони, опять звенела сталь. С каждым разом схватка делалась ожесточённее и всё больше напоминала настоящий бой. Дважды судьям пришлось разнимать сражавшихся с помощью конных слуг, потому что несколько рыцарей, войдя в раж, совершенно забыли о правилах турнира и готовы были убить друг друга. До зрителей доносились громкие восклицания и грубая брань, которую дамы совсем не привыкли слышать в благородном обществе. Но женщины не сетовали, понимая, что рыцари распалились не на шутку, и с трибуны то и дело слышалось, как некоторые из наиболее разгорячившихся дам, поддерживая своих избранников, тоже позволяли себе выкрикивать отнюдь не поэтические метафоры, хотя всё же до непристойных выражений никто из дам не опускался.

Так продолжалось до тех пор, пока отряд рыцарей, представлявших Робера де Парси, зачинщика турнира, не вышиб из седла последнего своего противника. Граф удовлетворённо скалился и потирал руки, наслаждаясь победой.

— Знаменосцы, покидайте поле, разъезжайтесь по квартирам! — провозгласили судьи, взмахнув длинными белыми жезлами. — Вы же, сеньоры, бароны, рыцари и оруженосцы, с честью сражавшиеся перед лицом дам, исполнили свой долг сполна и вправе теперь покинуть поле для славного отдыха!

Трубы протрубили отбой. Барьеры открылись, и знаменосцы, не дожидаясь хозяев, поскакали с ристалища. Рыцари, принимавшие участие в схватке, выстроились в том же порядке, что и приехали, и двинулись с поля строем. Трубы продолжали греметь до тех пор, пока последний всадник не выехал за барьер. Дамы выкрикивали приветствия и размахивали платками.

— Барон Фродоар славно бился на турнире, — заметил кто-то из гостей, с поклоном приближаясь к графу.

— Все мы смертны, — без сожаления ответил де Парси.

В тот же день Фродоара, предварительно окурив фимиамом, похоронили в простом дощатом гробу, закопав его на участке, отведённом под кладбище на территории замка. Почва там была глинистая, твёрдая, основательно промёрзшая.

— Холодная выдалась зима, — бормотал барон де Белен, наблюдая, как тепло одетые могильщики рыли землю. — В это время уже обычно тепло, а в этом году всё ненормально.

Похороны прошли без шума и почестей, священник лишь прочитал молитву, на том всё и закончилось.

— Почему так скромно? — полюбопытствовал Ван Хель.

— Мы уже отправили гонцов, чтобы за телом приехали родственники. Вот тогда и будут все траурные торжества, — пояснил настоятель. — Сейчас не до пышных похорон. Все мысли заняты турниром. Завтра опять будут биться два отряда, но уже меньшим числом: некоторые не смогут драться после сегодняшних ранений. А третий день турнира отведён под сражение оруженосцев, не посвящённых в рыцари. На четвёртый день некоторых оруженосцев будут посвящать в рыцари. А потом несколько дней подряд будут тянуться пиршества, да простит Господь графа и его гостей за столь обильные возлияния… Как видите, мой друг, сейчас не до похорон…

* * *

Через месяц мессира Фродоара извлекли из могилы. Предварительно вокруг были разложены костры, куда бросали благовония и ладан. Все опасались, что тело уже разлагается и что никто не сможет выдержать смрада, однако, когда взломали гроб, никто не ощутил запаха.

Прямо на кладбище тело графа Фродоара было омыто духами и ладаном, затем его вскрыли и вынули из него сердце. Монахи обильно смазали труп и сердце специально заготовленным для этого случая бальзамирующим средством, после чего покойника завернули в оленьи шкуры и положили в новый гроб, привезённый родственниками. Гроб был массивный, украшен резьбой и инкрустацией из полудрагоценных камней.

Граф де Парси со всей своей многочисленной свитой и ближайшими родственниками барона Фродоара ждал в церкви. Покойника внесли туда под пение нескольких монахов и поставили гроб перед алтарём. У изголовья гроба водрузили мраморный ларец, где лежало завёрнутое в алый шёлк сердце Фродоара.

После мессы все покинули церковь, но гроб остался открытым весь день и всю ночь, чтобы любой желающий мог взглянуть на барона. Всё это время монахи неустанно читали псалмы и молитвы, а в церкви горели свечи.

На следующий день, опять же после мессы, гроб был закрыт высокой двускатной крышкой, испещрённой мелкими строгими узорами, и перенесён на повозку, над которой возвышался балдахин из красных, жёлтых и синих тканей — цвета герба покойного. Сам же гроб был накрыт чёрным покрывалом с белым крестом. Вдоль бортов грандиозного катафалка стояли громадные свечи, а у ног гроба лежали доспехи погибшего.