Книга Дикие пчелы на солнечном берегу - Александр Ольбик

— Ну ты эти свои замашки, Лексеич, брось! Не тебе, безбожнику, о святом деле судить. Я тоже у тебя могу спросить — почему ты, когда пули обстригли тебе козырек, обратился к Богу? Если бы мы с колхозом могли справедливо тягаться в одном дышле, тогда бы еще надо было поглядеть — кто кого. А так красной силой меня приструнили и дело оформили так, быдто я лег поперек дороги всей советской власти. Лежу, как чурбан на ее светлом пути, а меня не может объехать коллективизация. — Дед поскреб указательным пальцем ладонь. — Ты лучше, Лука, ответь мне на такой вопрос: может ли брошенный вверх камень не воротиться на землю?

— Нет, не может, — с готовностью ответил Карданов. — Тут работает сила земного притяжения.

— Вишь, что значит быть грамотным человеком! Все знаешь… А почему тада не можешь допустить своим разумом, что точно такое же земное притяжение есть и у меня? Как меня ни подбрасывай, куды ни закидывай, а меня все одно к землице родной притягивает… Вот тянет и тянет… И честно тебе скажу: в первой молитве, которой меня выучила моя мамка, были слова о хлебе. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Вот тебе и весь бог. Будет у человека хлеб, будет и воля, будет воля — будет и хлеб…

— А как же тогда быть с твоим Противобогом?

— А никак! Он страшон, когда люд кругом голодный. Вот тогда он толкается промеж людей и рогом подъелдыкивает каждого встречного. Наведет бузу и в кусты, а людишки тем временем пересчитывают себе ребра. Просто не могут совладать с собой — бей, жги, обирай ближнего до последнего ребеза…

Ольга, доселе молчавшая, но не пропустившая ни одного слова споривших мужчин, и желая, видно, оказать помощь Карданову, сказала:

— Вас послушать, так выходит, что ничего от нас больше не зависит: с одной руки у час Бог, с другой — черт. Но я знаю и другое: старики моего Фрола были набожные люди, а немцы пришли и их первыми прибили. Но мало прибить — еще полуживыми сожгли. Евдоким Полыхаев стрелял из нагана в церкви, по пьянке сквернословил, а счас у Штака правая рука. Так зачем искать справедливости у Бога, если люди сами злыдни. Каждый думает, что он самый умный, а приглядишься — пень пнем… Да еще со ртом, куда можно лить самогонку и отдавать приказы… Да еще рука с оттопыренным пальцем-указкой…

— Это тада так происходит, када осадить такого обормота некому, — сказал дед. — Вот счас я подойду к Ромке и прикажу ему сидеть не на кровати, а под ней. Ему это, само собой, не пондравится, но я ведь сильней его и потому заставлю сделать по-своему.

— Но у него есть заступница, — Ольга погладила Ромку по голове.

— А я и заступницу взнуздаю.

— А если за нас заступится Лука?

— Вот то-то и оно! А если б его тут не было? Значит, сила всегда может взять верх? А верх должна брать башка и то, что в ей работает…

— Берет, но не всегда, — вставил Карданов. — При этом и сила бывает разная — справедливая и несправедливая. Допустим, воры, жулье, спекулянты — это сила абсолютно несправедливая, всем мешает жить. Другая сила — мы, то есть ленинградская милиция — сила справедливая. Гитлер — сила опять же несправедливая, потому как хотит оттяпать от нашего пирога. Сталин — это…

— Тпру, Лексеич! — проворно выскочил из-за стола Александр Федорович. — Говоришь, Гитлер — сила несправедливая? Так тебя надо понимать?

— Именно так, а не иначе, — Карданов тоже поднялся с лавки и стал высекать на трут искру.

— А почему мы тада Гитлера по холке гладили? Почему наша, русская, пшаница текла до войны в его, фашистские, сусеки? Или он тада еще не был таким несправедливым?

— Нет, почему же, — Карданов замешкался, но ненадолго: тут же всплыла в памяти лекция, которую читали им на службе. — Фашизм остается фашизмом, независимо ни от чего… Но его звериная сущность обнажилась особенно отчетливо в тот момент, когда он вероломно напал на первое в мире социалистическое государство…

— Вот те на — напал на первое в мире… А если б не напал? А если б не напал, значит, и звериной сущности у него не было бы, а? Подожди и не перебивай… Допустим, какой-то шкодник обокрал тебя… ну вытащил, к примеру, кошелек из кармана, а у меня он ничего не взял. Надо ли мне этого шкодника считать вором, али не надо? Можа, он только для тебя вор, а с моей колокольни, поскольку я от него не пострадал, никакой он не вор?

— Эх, папа, куды ты клонишь, — не удержалась Ольга. — Сравнил кошелек с войной…

— А я никуды не клоню, хочу у гражданина милиционера выведать — что есть единая правда? И к тому же добавить: кулак Петухов Александр Федорович, поскольку он не участвовал в колхозе, а потому не мог помогать Гитлеру хлебом, является для советской власти самым святым человеком. Ни одно зерно с моей делянки не попало в живот ни одному фашисту. Вот в чем есть единая правда… Так за что же было меня в тюрьму сажать? Можа, не меня надо было — а других, умников…

— Чистой, единой правды для всех не бывает, — сказал Карданов. — Правда лишь в том, что зимой идет снег, а вода всегда мокрая… Да, у нас был с Адольфом договор о ненападении, но это же была разумная оттяжка. Мудрая стратегия вождя. Момент диктовал условия. Наша мирная промышленность не была еще готова к войне.

— А счас — готова?

— Произошла, Федорович, полная мобилизация всех ресурсов. Фронт остановлен и даже катится назад.

— Значит, все дело в ресурсах? — задумчиво переспросил Керен. Глаза его сузились, словно он вглядывался в дальнюю даль и где, как ни силился, не мог рассмотреть желаемого.

— Да, — подтвердил Карданов, — все дело в ресурсах.

…В избу с шумом ввалилась ребятня. Впереди всех была Верка, она ревела и рукой поглаживала шишку, сизым наростом горевшую у нее на лбу.

— Папа, папочка! — обратилась она к отцу и еще пуще прежнего пустила слезу. — Меня Вадька ударил палкой…

Где-то у порога, из-за спин Сталины и Гришки выглядывала рожица Вадима. Он изо всех сил старался быть серьезным, но не мог — рот сам, точно на пружинах, открывался в смехе.

— В чем дело, Вадюша? — притаенно спросил Карданов. — За что ты Веруню, сынок, звезданул?

Вадим, обманутый тоном отца, выгребся из-за спин ребят и с умным видом доложил:

— Она меня фашистом обозвала.

— Вера, так это было?! — Лицо Карданова как будто стало в гневе расширяться. Он еще не отошел от спора с дедом, а потому и завелся с полоборота. — Отвечай, дочь, так это было или не так?

Верка не могла от плача наладить речь, и ей на помощь пришла Тамарка.

— А Вадька нас стрекавой жег…

— Не жег я вас, врешь, придурошная, — защищался Вадим.

— Еще как, Вадюша, жег, все старался по лицу угодить, — спокойно засвидетельствовала Сталина.

— От, я тебе сейчас ожгу задницу, — шагнул к двери Карданов, распоясывая на ходу ремень.

Но Вадим, сбив с ног Гришку, дал такого деру, что половицы в сенях не успели скрипнуть.