Книга Возвращение танцмейстера - Хеннинг Манкелль

Стефан оторвался от чтения. Герберту Молину тогда было девятнадцать лет, и звали его Август Маттсон-Герцен. Он начинает вести дневник, когда в его жизни наступают решающие события. Ему девятнадцать лет, и он решил завербоваться в вермахт. Он хочет сражаться за Гитлера. Уезжает из Кальмара и каким-то образом знакомится в Стокгольме с лейтенантом W., тот помогает шведским юношам поступить в гитлеровскую армию. Было ли на это согласие родителей? Какие у него мотивы? Собирается ли он сражаться с большевизмом или это просто жажда приключений? Не понятно ничего. Кроме того, что ему девятнадцать и он в Осло.

Он начал читать дальше. 4 июня. Поставлена дата и начата строчка, которая потом тщательно зачеркнута. После этого перерыв до 28 июня, когда появляется жирная запись: «Меня приняли». И второго июля он должен ехать в Германию. Буквы просто излучают торжество – он принят в вермахт! Потом он ест мороженое, гуляет по улице Карла-Юхана, и наблюдает за красивыми девушками, и смущается, «когда они поглядывают на меня». Это первое личное впечатление в дневнике. Он ест мороженое и смотрит на девушек. И смущается.

Дальше очень неразборчиво. Стефан вчитался и понял почему – Молин сидит в поезде, поезд трясет и качает. Он направляется в Германию. Он волнуется, но полон надежд. И он не один – с ним вместе едет еще один швед, Андерс Нильссон из Люкселе. Он завербовался в СС. Молин отмечает, что «Нильссон довольно молчалив, и это меня очень устраивает, поскольку я тоже не люблю болтать попусту». С ними еще несколько норвежцев. Но их имена он не считает нужным указывать.

Полстраницы залито чем-то коричневым. Стефану показалось, что он видит, как Молин нечаянно проливает кофе на дневник и убирает тетрадку в рюкзак.

Следующая запись сделана в Австрии. Уже октябрь. «12 октября 1942. Клагенфурт. Я заканчиваю военную подготовку в частях СС. То есть готовлюсь стать элитным солдатом и уверен, что мне повезет. Написал письмо – Эрнгрен его захватит. Он заболел, ушел в отставку и возвращается в Швецию».

Стефан потянул к себе стопку с письмами. Самое верхнее датировано 11 октября, Клагенфурт. Он обратил внимание, что написано письмо той же ручкой, что и дневник, – перьевой, иногда оставляющей кляксы. Стефан встал из-за стола и подошел к разбитому окну. В ветвях трепыхалась какая-то птица.

Дорогие мать и отец.

Вы, наверное, беспокоитесь, что я долго не пишу. Но отец сам военный, и он, конечно, понимает, что не всегда легко найти место и время, чтобы сесть и написать письмо. Я только хочу сказать, дорогие родители, что чувствую себя хорошо. Из Норвегии я через Германию приехал во Францию, где проходил начальное обучение. А теперь я в Австрии, учусь правильно обращаться с оружием. Нас, шведов, тут довольно много, есть еще норвежцы, датчане, голландцы и трое из Бельгии. Дисциплина очень строгая, не все выдерживают. Но я держусь, и меня даже похвалил капитан Штирнхольц – он отвечает тут за обучение. Думаю, что в немецкой армии, и особенно в СС, где я теперь служу, – лучшие в мире солдаты. Должен сознаться, что мы все тут сгораем от нетерпения приносить какую-то пользу. Кормят довольно хорошо, правда не всегда, но я не жалуюсь. Когда вернусь, не знаю. Увольнения дают только после того, как хорошо послужил. Я, разумеется, по вас скучаю, но, стиснув зубы, выполняю свой долг. Долг сражаться против большевизма, за новую Европу.

Целую.

Ваш сын Август.

Бумага была желтой и хрупкой. Стефан посмотрел на просвет и ясно увидел водяные знаки – немецкий орел. Он постоял немного у окна. Герберт Молин уезжает из Швеции, переходит норвежскую границу и вербуется в СС. Из письма к родителям становятся понятными его мотивы. Он не искатель приключений. Он присоединяется к нацизму, чтобы участвовать в строительстве новой Европы, а для этого надо уничтожить большевизм.

В девятнадцать лет он уже убежденный нацист.

Он вернулся к столу. В начале января 1943 года Молин где-то в глубине России, на Восточном фронте. Оптимизм его уступает место сомнениям, потом отчаянию и под конец – страху. Стефан задержался на нескольких фразах, написанных той зимой.

14 марта. Где – неизвестно. Россия. Холода не отпускают. Каждую ночь боюсь что-нибудь отморозить. Стрёмберга вчера убило осколком. Хюттлер дезертировал. Если его поймают, расстреляют или повесят. Мы зарылись в окопы и ждем атаки. Я боюсь. Единственное, что придает мне силы, – мечта вернуться в Берлин и начать учиться танцам. Интересно, сбудется ли это?

Он танцует, подумал Стефан. Сидит в окопе и спасается тем, что представляет, как скользит по паркету в танце.

Он покосился на фотографии. Герберт Молин улыбается. Ни малейших признаков страха. Улыбка светского льва. На этих фото страха нет. Страх, наверное, зафиксирован на других, никогда не сделанных снимках. А может быть, они были сделаны, но он просто уничтожил их, чтобы не вспоминать свой страх.

Жизнь Герберта Молина можно разделить на две половины, подумал Стефан, – до страха и после страха. Это решающий водораздел. Зимой 1943 года он пытался выжить на Восточном фронте, и он познал страх. Страх заполз в его душу, чтобы остаться там навсегда. Ему тогда было только двадцать лет. Может быть, это тот же самый страх, что я заметил тогда в лесу под Буросом. Тот же самый страх – через сорок лет.

Он продолжал неспешно читать дневник. Уже начало смеркаться. Из разбитых окон тянуло холодом. Он взял бумаги на кухню, закрыл дверь, завесил окно прихваченным из спальни одеялом и продолжил чтение.

В апреле впервые появляется запись – он хочет домой. Он боится погибнуть. Его часть отступает, долго и мучительно, отступает не только от немыслимой войны, но и от рухнувшей идеологии. Условия жуткие. Он все время пишет об окружающих его мертвецах, безглазых лицах, оторванных руках и ногах, перерезанных глотках. Он пытается найти спасение, избежать смерти, но выхода не находит. К тому же он понимает, что дезертирство – это не выход: чуть позже весной он получает приказ принять участие в расстреле. Они должны казнить двух бельгийцев и одного норвежца – те пытались сбежать, но были пойманы. Это одна из самых длинных записей.

19 мая 1943 года. Россия. Или может быть, это польская территория. По приказу капитана Эммерса назначен в расстрельный взвод. Два бельгийца и один норвежец, Лауритцен, приговорены к расстрелу за дезертирство. Их поставили в канаву, мы стояли на дороге. Трудно стрелять вниз. Лауритцен плакал, пытался отползти. Капитан Эммерс приказал привязать его к столбу. Бельгийцы молчали, а Лауритцен все время рыдал. Я прицелился в сердце. Они дезертиры – действуют законы войны. Кому охота умирать? После нам выдали по стакану коньяку. Сейчас в Кальмаре весна. Если зажмуриться, можно увидеть море… Вернусь ли я домой?

Стефан почти физически ощутил страх Молина. Он расстреливает дезертиров, считает, что это справедливо, получает свой коньяк, грезит о Балтийском море, а страх тем временем вползает в его сознание и не дает ему ни минуты покоя. Стефан попытался представить, что это не Молин, а он сам скрючился в окопе где-то на Восточном фронте. Ад, подумал он. Меньше чем за год наивная вера полностью уступила место страху. Он уже ничего не пишет о новой Европе, у него одна цель – выжить. И когда-нибудь вернуться в Кальмар.