Книга Причина смерти - Патрисия Корнуэлл

— Что за дерьмо?

Я включила фонарик и направила луч на узкую глинистую тропинку, усеянную битым стеклом, рваной бумагой и брошенной обувью. Все это выступало выпуклыми пятнами под голыми кустами и деревьями.

— Местные превратили склон в помойку.

— С больным коленом он бы здесь не пробрался. Как лучше пройти?

— Держись за меня.

— Нет. Мне нужно посмотреть на это одной.

— Ну, одна ты не пойдешь. Мы еще не знаем, может, там кто-то скрывается.

— Смотри, кровь. — Я указала фонариком — на мокрых листьях, футах в шести от того места, где мы остановились, блестели капли крови.

— Ее здесь хватает.

— А выше, на улице?

— Нет. Похоже, все началось именно здесь. Но мы нашли кровь и ниже, там, где он сейчас.

— Ладно. Идем. — Я огляделась и начала осторожно спускаться. Марино шел за мной.

Полицейские натянули между деревьями ярко-желтую ленту, по мере возможности оградив место происшествия. Тело я увидела лишь тогда, когда вышла на полянку, к железнодорожной насыпи, уходившей к реке и исчезавшей в темной дыре туннеля. Дэнни Уэбстер лежал наполовину на боку, в неуклюжей позе, раскинув руки и ноги. Под головой стыла большая лужа крови. Я провела по телу фонариком — свитер и джинсы в грязи, с налипшими листьями и веточками, мусор в волосах, слипшихся от крови.

— Скатился по склону, — сказала я, отметив, что крепления скобы лопнули и к липучке тоже пристали листья. — Сюда он попал уже мертвым или почти мертвым.

— Да. Понятно, что застрелили его там, наверху. Вопрос в том, пытался ли он уйти. Может быть, добрался сюда, а потом уже упал и скатился.

— Или, может быть, его заставили поверить в то, что у него есть шанс на спасение. — Меня захлестнули чувства. — Видишь скобу на колене? Представляешь, как медленно он передвигался по склону? Знаешь, как трудно дается каждый шаг, если у тебя больное колено?

— Значит, какая-то мразь разделалась с ним, как с рыбой в бочке.

Я не ответила, водя лучом по траве. Блеснули темно-красные пятна.

— Бумажник нашли?

— В заднем кармане. Одиннадцать баксов и платежные карточки, — ответил, оглядываясь, Марино.

Я сделала несколько фотографий, потом опустилась на колени и перевернула тело, чтобы взглянуть на затылок. Ощупала шею. Дэнни еще не остыл, но кровь под ним уже начинала сворачиваться. Я открыла сумку, достала сложенное покрывало и протянула Марино.

— Разверни и подержи, пока измерю температуру.

Он заслонил тело от посторонних глаз, а я стащила джинсы и трусы. Все было грязное. Дефекация, как и непроизвольное мочеиспускание, — обычное явление в момент смерти, но иногда это может быть и реакцией организма на страх.

— Не знаешь, Дэнни наркотиками не баловался? — спросил Марино.

— У меня нет никаких оснований для таких предположений. А вообще, не знаю.

— Может, парень жил не по средствам? Кстати, сколько он зарабатывал?

— Двадцать одну тысячу в год. Жил ли он не по средствам, не имею понятия. Но, между прочим, жил с родителями.

Температура тела была чуть меньше тридцати пяти градусов. Я положила градусник на сумку, чтобы измерить температуру воздуха. Руки и ноги двигались свободно, трупное окоченение захватило только мелкие мышцы пальцев и глаз. Пока еще Дэнни оставался почти таким же, как при жизни. Наклонившись, я уловила аромат одеколона, уже зная, что теперь он останется со мной навсегда. Я снова перевернула его на спину и, подоткнув накидку, стала осматривать другие раны.

— Тебе когда позвонили? — обратилась я к Марино, который медленно брел к туннелю, шаря лучом фонарика по ближайшим кустам.

— Кто-то из местных услышал выстрел и набрал «911» в 7.05. Примерно через пятнадцать минут мы нашли твою машину. Так что с тобой я разговаривал часа два назад. Сходится?

— Сегодня холодно. Одет Дэнни тепло, а температура понизилась примерно на полтора градуса. Так что да, сходится. Подай-ка мне вон те пакеты. О его друге, том, что должен был перегнать «субурбан» Люси, что-нибудь известно?

Я надела на руки Дэнни бумажные пакеты и закрепила их на запястьях резинками, чтобы сохранить возможные улики, вроде частиц пороха, волокон, частичек кожи, если он сопротивлялся убийце. Но вообще-то надежд на это было мало. Что бы здесь ни происходило, Дэнни, скорее всего, делал то, что ему приказывали.

— Пока мы ничего не знаем ни о каком его друге. Если хочешь, пошлю кого-нибудь в твой офис, пусть проверят.

— Хорошая мысль. Мы ведь не знаем, связан ли этот друг с тем, что здесь произошло.

— Сотый, — произнес Марино в рацию.

Я решила сделать еще несколько фотографий.

— Сотый слушает, — отозвался дежурный.

— Десять-пять.[27]Пусть тот, кто поближе, подъедет к офису судмедэкспертизы на Четырнадцатой и Франклина.

В Дэнни выстрелили сзади, с близкого расстояния. Я хотела спросить Марино насчет гильз, когда услышала знакомый звук.

— О нет… — Звук нарастал. — Марино, не давай им приблизиться.

Но было уже поздно. Вертолет службы новостей вынырнул из-за деревьев и начал снижаться. Лучи прожекторов скользнули по туннелю, по холодной, сжавшейся земле и по мне, стоящей на коленях около трупа с окровавленными руками. Я заслонилась локтем от бьющего в глаза света. Лопасти разрезали воздух, поднимая ветер, сметая листья и мусор, раскачивая деревья. Я попыталась закрыть собой тело Дэнни и не слышала, что кричал, потрясая кулаками, Марино.

Я натянула на голову Дэнни пластиковый мешок и накрыла его накидкой, а команда репортеров «Канал-7» продолжала уничтожать следы совершенного преступления, даже не понимая — а может быть, конечно, и понимая, — что делает. Боковая дверца вертолета отодвинулась, и оператор, появившийся в проеме, снимал меня для одиннадцатичасового выпуска новостей.

— Сукин сын! — завопил Марино, грозя ему кулаком. — Я бы с удовольствием угостил тебя свинцом в задницу!

9

Машины все еще не было. Я застегнула мешок с телом и, резко выпрямившись, вдруг почувствовала, что теряю сознание. Лицо похолодело, глаза закрыла черная пелена.

— Его надо увозить, — сказала я Марино. — Что же, никто не может убрать отсюда эти чертовы телекамеры?

Они ждали, пока мы появимся в объективах, и их яркие огни плыли по темной улице, словно спутники. Марино молча взглянул на меня. Мы оба знали, что ничего нельзя сделать — ни с ними, ни с теми техническими средствами, которые используются для записи. Если полиция не вмешивается в их действия, они вправе творить что угодно, тем более если в их распоряжении были даже вертолеты.