Книга Западня Данте - Арно Делаланд

— Серафимы, херувимы и престолы ада, — продолжил Пьетро. — Господства, силы и власти, начала, архангелы и ангелы, во главе каждого отдельная сущность, прямое воплощение Дьявола: Вельзевул, Питон-Лусбел, Велиал, Сатана, Асмодей, Аббадона, Меририм, Астарот, Люцифер. И все они в Судный день выступят против небесных легионов.

Франческо Лоредано побелел. Пьетро резко захлопнул книгу, и дож вздрогнул.

— Мы явно имеем дело с ненормальными, ваша светлость, в особенности q одним, который возомнил себя самим дьяволом и развлекается игрой по-крупному. Считаю, что он представляет собой не просто реальную угрозу, но и самую опасную из тех, с которыми нам доводилось доселе сталкиваться. У него много прозвищ, и одно из них — Химера — говорит о свойственной ему иронии. Он с удовольствием пользуется цепочкой метафор, чтобы нас поймать и втянуть в хитросплетения своих маленьких загадок. Самая важная из них проста: Венеция должна пройти все девять кругов, а затем на нее обрушатся девять легионов и подвергнут очищению, прежде чем наступит золотой век. Включая и ваше уничтожение, поскольку теперь нам точно известно, что вы лично являетесь мишенью. Стриги хотят вас убить и посадить во дворце новую власть. Апокалипсис для Венеции. То, что я видел, — не что иное, как крещение легионов, которые наш Люцифер готовит для государственного переворота. У него уже сложилась своя иерархия, и он прикидывает будущие властные структуры. И вот еще что…

Пьетро прошелся по залу и остановился.

— Он знал, что я там нахожусь.

— Сколько у нас осталось времени? — переменился в лице Лоредано.

— Мы у круга третьего, ваша светлость.

Дож медленно поднял взгляд. Лицо его посуровело, из глаз летели молнии.

— Имена, Виравольта. Слышите? Мне нужны имена!

Пьетро переглянулся с Виндикати. В зале повисла тишина.

— Пусть Совет десяти и Уголовный суд бросят на это дело все свои силы, — продолжил Лоредано. — Но найдите их!

Дож встал, пурпурная мантия зашуршала.

— Считайте, что мы объявили войну.

* * *

Эмилио пришлось набирать надежных агентов. Семьдесят два человека. И каждый предстал перед ним и Пьетро в одной из секретных комнат Пьомби, в двух шагах от тюрьмы, там, где обычно допрашивали приговоренных.

Пьетро собирался воспользоваться этой возможностью, чтобы узнать, как дела у Джакомо. Но у входа к камерам, в одной из которых он не так давно прозябал, стоял этот громила, Лоренцо Басадонна. Тюремщик, подняв фонарь, одарил Пьетро улыбкой, демонстрируя гнилые зубы:

— Что, не терпится сюда вернуться?

И не пустил Виравольту дальше, нагло позвякивая висящей на объемистом брюхе связкой ключей.

— Но поговорить-то с ним я хотя бы могу?

— Если хочешь, — довольно хохотнул Лоренцо.

— Джакомо! — Пьетро возвысил голос, чтобы Казанова его услышал. — Джакомо, это я, Пьетро! Слышишь меня?

Он подождал, пока узник ему ответит. Так они переговаривались несколько минут через голову Басадонны, наслаждавшегося своей ничтожной властью. Впрочем, даже если бы Пьетро и прошел дальше по темному коридору, то разглядел бы лишь глаз Джакомо в слуховом окошке и часть его лица… Их беседу периодически нарушали вопли и мольбы других узников, но Пьетро все же успокоился насчет состояния здоровья старого друга. Конечно, он ни слова не сказал о своем расследовании, но тем не менее рад был узнать, что с Джакомо все в порядке. Пьетро даже попытался уговорить Виндикати привлечь к их делу Казанову, но тот, как глава Уголовного суда, и слышать об этом не хотел.

Должно быть, посчитал, что сейчас не время принимать новых членов.

— А дамы? — поинтересовался Джакомо. — Пьетро, как там, на воле, поживают дамы?

— Скучают по тебе, Джакомо! — пошутил Виравольта.

— Передавай им от меня привет. Скажи-ка… Ты видел Сантамарию?

Пьетро замялся, изучая носки своих пыльных сапог.

— Дело в том, что… э-э… Да, точнее, нет. Я…

— Пьетро! — недовольно воскликнул Джакомо. — Сделай одолжение: найди ее и увези из этого города навсегда!

Пьетро улыбнулся.

«Я подумаю об этом, Джакомо.

Да, подумаю».

— Ну а ты? Продержишься?

— Продержусь! — Голос Казановы звучал уверенно.

Вербовка агентов продолжалась. Ни одна самая мельчайшая подробность их жизни не ускользнула от внимания Пьетро и Виндикати. Коль уж Тень собирает свои легионы, то самое время предпринять контратаку. Каждый из шпионов гарантировал своей жизнью, своим имуществом и семьей верность присяге, которую снова давал перед Виндикати.

Совет десяти полным составом принимал участие в этом процессе.

Государственная измена, в чем бы она ни заключалась, влечет за собой мгновенную казнь одного или нескольких. В отсутствие известного виновника Совет десяти будет бить наугад, и смерть обрушится молниеносно, произвольно разя припертых к стенке противников. За три дня была сформирована и развернута по всей Венеции еще одна тайная армия. Патриции, горожане, ремесленники, актеры, девицы легкого поведения — все были задействованы. И рассредоточились от площади Сан-Марко до Риальто, от прокураций до Мерчерии, от Канареджо до Санта-Кроче, от Джудекки до Бурано. И перед всеми была поставлена задача получить информацию, используя все доступные средства. Особое право Совета десяти включилось на всю мощь и без всякой жалости. Исключительные обстоятельства требуют исключительных мер. Дож находился под круглосуточной охраной десяти вооруженных телохранителей, количество которых в случае необходимости возрастало до пятидесяти. Изначальную панику сменила жесткая организованность. У Тени были престолы, власти и архангелы, а у республики имелись свои небесные армии, свои легионы: Рафаил, Михаил, Гавриил, Зидекиил и прочие. На вилле Мора провели тотальный обыск и ничего не нашли, естественно. Ни алтаря, ни книги на пюпитре, ни картин на стенах. И уж конечно, никаких людей.

Скрытую в развалинах лестницу, ведущую в зал, замуровали.

На третий день, вечером, Пьетро, совершенно вымотавшийся, стоял вместе с Ландретто на мосту Риальто. Все эти дни жизнь в Венеции текла своим чередом, будто ничего и не происходило. Риальто. Пьетро со слугой добрались сюда по улочкам, выложенным истрийским камнем, недавно выщербленным, чтобы по нему не скользили. Девяностофутовый выгнутый аркой мост, приютивший на себе восемьдесят магазинчиков и домов со свинцовыми крышами, пересекал Гранд-канал, возвышаясь над вечной круговертью гондол и прочих судов и лодок. В Венецию после хмурых, вернее, грозовых дней снова вернулось солнце. На базаре вовсю шла торговля. С барок непрерывно сгружали овощи, мясо, фрукты, рыбу, цветы. Тут можно было найти все что угодно. Торговцы пряностями во всю глотку нахваливали свой товар, ювелиры примеряли дамам украшения. Продавцы вина, масла, кожи, одежды, снастей и корзин, служащие, удравшие из соседних контор, судьи, нотариусы и страховщики — кого тут только не было. И с трех выходивших к белоснежному мосту улиц лился непрерывный поток зевак, офицеров и лавочников. Венеция жила! И гондольеры пели по-прежнему «Да здравствует Венеция, что направляет нас на путь мира и любви…»