Книга Сикстинский заговор - Филипп Ванденберг

После ранней смерти матери его никто не любил, мальчика часто били. Родственники отдали его в обучение лишь благодаря уговорам святого отца Лодовизо, нерешительного главы общины. Он попал в подмастерья к братьям Доменико и Давиду Гирландайо, замечательным флорентийским мастерам. Будучи чудаковатым и замкнутым, он так и не смог примириться с потерей любимой матери – женщины всегда оставались для него богинями и святыми. Всю свою жизнь Микеланджело прожил как монах, как и брат Бенно, и скорее не по моральным причинам, а из-за благоговения и сублимированного чувства любви. Эталоном женщины для него стала дантовская Беатриче, поэтому он создавал чувственные и в то же время юные материнские образы: Пьету, Мадонн и сивилл с необычайно нежными чертами лица. Прошлое, его собственное и его предков, было очень важно для него. Он сохранил дворянскую надменность. Черты его отца можно было узнать в лицах большинства мужских скульптур, им созданных.

Микеланджело было четырнадцать лет, когда он сменил кисть и карандаш на резец, чему был рад Лоренцо Медичи, правивший в то время во Флоренции и взявший молодого человека под свою опеку. В те годы произошло нечто, что наложило отпечаток на всю его последующую жизнь. Во время ссоры однокашник Торриджиани ударил его кулаком и сломал нос. С этого дня лицо Микеланджело было изуродовано. Какое же страдание, не считая физического, это должно было принести поклоннику всего прекрасного – Микеланджело Буонарроти!

Так думал брат Бенно, пока скорый поезд нес его на юг. Он думал о девятнадцатилетнем юноше, слушавшем во Флорентийском соборе проповеди доминиканца Савонаролы, бичевавшего богатство господ и высокомерие прелатов, само по себе бывшее грехом. С церковной кафедры прямодушный Савонарола, не боясь обличать коррупцию в государстве и церкви, клеймил современную теологию, которая сдала свои позиции. Маленький, сухопарый, с лицом аскета, он открывал слушателям тысячи апокалипсических видений, преследовавших его. Те были ужасны и очень правдоподобны. В стране и так то и дело вспыхивали войны и звучали проклятия в адрес государственной власти. Он предсказывал гнев Божий и гибель Флоренции: «Ессе ego abducam aquas super terram».[121]Молодой Микеланджело с ужасом представлял картины гнева Господнего, вод, затопивших землю. Эти образы позднее получили отображение на своде Сикстинской капеллы. Воплощены они были столь же ярко, как о них проповедовал приор-доминиканец.

Микеланджело был самоучкой. Восхищался античными статуями в саду Медичи, работами Донателло и Гиберти, о котором говорил, что искусством скульптор открыл себе ворота рая. Гирландайо, своему учителю, он уделял все меньше внимания. Его первые скульптуры канули в Лету. Известность получила лишь Пьета – изваяние юной Мадонны с мертвым Иисусом на коленях, созданное по заказу кардинала Сан-Диониджи. Мадонна, красивая, словно греческая богиня, выполнена из каррарского мрамора. Каждая деталь ее фигуры сделана филигранно, будто рукой ювелира. Микеланджело изобразил Мадонну в том возрасте, в котором умерла его мать. На вопросы о ее цветущей красоте он отвечал, что непорочные девы не стареют – они выглядят намного моложе и свежее, чем порочные, потому что их души не алчут греховных страстей. Не говоря уже о деве, в душе которой ни разу не зародилась греховная мысль. Поэтому не стоит удивляться тому, что художник изобразил мать намного моложе сына, он не принимал во внимание естественного процесса жизни и старения. В возрасте двадцати двух лет он стал испытывать гордость за созданное и увековечил свое имя на собственном творении – первый и единственный раз в жизни.

Художник – зеркало своего времени и окружения. Вернувшись во Флоренцию, Микеланджело увидел, что многое изменилось. Число приверженцев Савонаролы росло день ото дня. Процессии кающихся тянулись через весь город. К ним присоединялось все больше людей. Чума и голод собирали свой щедрый урожай, и среди всеобщего запустения звучал резкий голос Савонаролы, призывающий к высоконравственному поведению и заставляющий покаяться. Сам Савонарола считал себя орудием Господа, но в глазах большинства людей доминиканец был пророком. Трижды из Рима папа предупреждал, что Савонароле следует прекратить свои нападки на Церковь и папство. Наконец, Александр Борджиа отлучил его от Церкви. Но это вызвало только еще больший гнев и более жестокие нападки проповедника. Папская булла не была для него указом. Он не подчинился требованиям замолчать, наоборот, теперь он вещал и об упадке морали при дворе папы, призывая того образумиться. Брат Джироламо обвинял папу в том, что он продает духовные должности. Вскоре его бросили в тюрьму, где подвергали пыткам. Он не избежал суда инквизиции. Папа велел перевезти его в Рим, но затем передумал и отправил посланника во Флоренцию, чтобы тот зачитал смертный приговор. В день Вознесения в 1498 году Савонаролу предали сожжению на площади, перед зданием правительства.

Микеланджело не было в толпе зевак, наблюдавших за костром. Он оставался в Риме. Хотя он и не видел ужасающего пламени собственными глазами, ранимого художника должна была задеть человеческая подлость, которая проникает даже в сердца самых праведных из всех праведников. Но именно они давали Микеланджело работу и хлеб. Так его душу наполнили противоречия.

Микеланджело чаще творил как скульптор, а не как художник. Три панорамы с изображением Мадонны – вот и все произведения живописи, которые он создал за эти годы. Пугало ли его сравнение с Леонардо, Перуджо и Рафаэлем – нам неизвестно. Не было ничего странного в том, что папа Юлий II снова призвал его в Рим как скульптора. Папа Юлий был скорее солдатом, чем пастырем, скорее политиком, чем священником» скорее жестким, нежели мягким. И совсем необычно было то, что он любил искусство и восхищался творениями художников, как и собственным мечом.

Один из художников обратил внимание Юлия II на молодого флорентийца, и папа отослал Микеланджело сотню скудо на дорогу, чтобы только познакомиться с ним. И лишь позже ему пришла идея изваять надгробие, собственное надгробие в соборе Святого Петра. Но сотрудничество папы и Микеланджело встречало сложности: бескомпромиссность заказчика и своенравие художника. Микеланджело вскоре заговорил о том, что если он даже на день задержится в Риме, то ему придется ваять надгробие себе, а не папе. В гневе он оставил столицу. Он вынужден был взять в долг огромные суммы, чтобы оплатить камень и дать деньги рабочим. Кондиви, один из учеников, позднее говорил о «трагедии надгробия». Сам художник в то время полагал, что «лучше бы он в детстве научился делать спички»; тогда не пришлось бы испытывать подобного разочарования. Папа разгневался. Однако обещал не прибегать к репрессиям, если Микеланджело вернется. Скульптор тогда всерьез задумывался о том, чтобы отбыть в Константинополь и остаток жизни служить султану. Работы у того было достаточно: султан планировал возводить мост через залив Золотого Рога, из Константинополя в Перу. И вот папа и Микеланджело встретились в Болонье, которую Юлий II захватил с пятью сотнями рыцарей. Его Святейшество заказал бронзовую статую высотой в четыре метра, которую получилось отлить лишь со второго раза. Об этой скульптуре известно лишь то, что через три года в город возвратилась царственная семья и статуя была разбита. Обломки ее пошли на отлив пушек.