Книга Сладкий грех - Никола Корник

Шепот неодобрения прошел среди офицеров. Лотта заметила, как Эван, откинувшись назад в своем кресле, сделал большой глоток вина. Он не произнес ни слова. Потом их взгляды встретились. Она поняла, что его синие глаза светятся насмешкой, абсолютно уверенная, что он знает о ее намерениях.

— Ну что ж, — сказала она, пожав плечами. — Думаю, мое пребывание здесь не будет оживлено таким событием, как побег. А жаль — это бы очень развлекло.

Лотта демонстративно повернулась вполоборота к Эвану, чтобы хоть как-то прикрыться от его слишком внимательного взгляда, и стала беседовать с капитаном Ле Грандом, худым, видимо, страдающим гастритом, почтенного вида человеком, вхожим во многие дома городской знати в качестве учителя танцев.

— Местные барышни учатся с большим удовольствием, не то что молодые люди! Уф! Обе ноги левые и никаких способностей. Родители упрекают меня, но на самом деле эти парни просто родились без намека на чувство ритма! — воскликнул он патетически, воздев руки к небу.

— Боюсь, вы правы, — сочувственно поддержала его Лотта. — Помню, мне оттоптали ноги, когда я впервые выехала на бал в Олмаке. Думала, не смогу неделю после этого ходить.

За дичью последовал картофельный пудинг под винным соусом, плотный и сладкий, с пряным привкусом, как у домашнего печенья, не отличавшийся изысканностью и очень тяжелый для желудка.

— Боже мой! — удивленно воскликнула Лотта. — Вонтедж и впрямь застрял в прошлом веке. Мне не доводилось пробовать картофельный пудинг с самого детства!

Она повернулась, чтобы поговорить с офицером, который сидел по левую руку от нее. Он был молод, едва ли не самый молодой из присутствующих за столом. Его звали Пол Сантер, и он еще ни разу не принял участия в общей беседе. Он стеснялся и, видимо, боялся ее. Постепенно Лотте удалось разговорить его, и он признался, что пишет пьесы для театра, в которых с удовольствием принимают участие некоторые офицеры. Он сам пишет и слова, и музыку, Ле Гранд ставит танцевальные номера. Уже прошло одно представление для жителей Вонтеджа и даже имело успех. Сначала Пол растерялся, когда Лотта обратилась к нему по-французски. Юноша рассказал о своей овдовевшей матери, двух сестрах, ферме в Бретани и о том, как они гордятся, что их сын и брат сражается за свою страну.

Лотта пожалела, что взяла на себя роль наперсницы столь неопытного и молодого человека, но мужественно выслушала его рассказ до конца, стараясь не зевать и выказывать надлежащее сочувствие.

Пудинг убрали, и наступило время портвейна.

— Вы простите меня, господа, если я не стану вас покидать, — улыбнулась Лотта. — Поскольку здесь нет других дам, с кем бы я могла выпить чаю, и так как я тоже люблю выпить немного портвейна, прошу вас не стесняться моего общества.

Похоже, ее общество не тяготило господ офицеров. Они с энтузиазмом приняли слова Лотты и передали графин с портвейном. Затем, устроившись удобнее, они воздали должное восхитительному напитку. За ним последовало неважное бренди, вызвавшее всеобщее неудовольствие. Беседа потекла более непринужденно, перемежаясь непристойностями. Одна из служанок вошла в зал и уселась на колени к Дюво, другая — рядом с Маре, положив руку ему на бедро. Сантер с ужасом, а Ле Гранд неприязненно смотрели на все происходящее.

— Я думаю, мне пора, — заявила Лотта как раз в тот момент, когда девица начала целовать и ласкать Маре. — Все же я отношусь к более высокому разряду куртизанок, чем эти. Удивительно, что владелец «Медведя» позволяет им работать в его гостинице. Считается, что это вполне уважаемое заведение, — продолжала она, в сопровождении Эвана спускаясь с широкого крыльца «Медведя» к ожидавшей их коляске.

— Ничего нового — деньги всегда заглушают протестующие голоса, — заметил Эван. Он помог Лотте подняться в коляску, а затем сел сам. — Несмотря на услужливость некоторых горничных, не осталось ни одного из моих товарищей, кто бы ни позавидовал мне.

— Ну, если только месье Ле Гранд. Он считает вас всех довольно развращенными. И бедняга Сантер. Он, наверное, придет в ужас, если его поцелует женщина.

— Вы были очень добры к парню, — сказал Эван.

— Добра? — возмутилась Лотта. — Ничего подобного!

— Хотелось бы верить, — с веселыми искорками в глазах произнес Эван, — что, глядя на вас, он просто припомнил свою матушку.

— Матушку! — воскликнула Лотта. — Вам не кажется, что это вряд ли сможет сойти за комплимент, милорд?

Эван рассмеялся, взял ее руку и, сняв с нее перчатку, поцеловал ладонь.

— Я видел, как вы наслаждались этой ролью, — прошептал он, прижимаясь губами к ее обнаженной коже.

— Нет! Уверяю, вы ошиблись во мне, милорд, — торопливо возразила она, чувствуя, как каждое прикосновение маленькими иголочками покалывает ее руку. — На всей земле не найти менее склонного к доброте человека. Ко всему прочему я лишена материнского инстинкта!

Эван задержал ее руку в своей, перебирая тонкие пальцы.

— Прекрасно, — согласился он. — Я доверяю искренности ваших возражений. Сегодня вечером вы были совершенно неотразимы. Все ослеплены вашей красотой, — продолжил Эван уже совершенно другим тоном.

— Спасибо, — сказала Лотта, успокаиваясь.

Нетрудно догадаться, что Эван просто поддразнивает ее с Сантером, но в глубине души она понимала, что Сантер вполне годился ей в сыновья. Ей припомнились колкие замечания миссис Тронг по поводу критичности ее возраста, и все затрепетало внутри. Возможно, пока у Эвана нет к ней претензий как к любовнице, но ведь все так ненадежно в таком возрасте. Нет ничего печальнее потасканной стареющей проститутки, и пусть она лучше умрет, чем опустится столь низко! Гораздо более разумно сейчас поработать на Тео и обеспечить себе надежное будущее.

Предательство…

Она снова невольно вздрогнула.

— Так, значит, вы и вправду готовы совершать верховые прогулки по утрам в нашей компании? — спросил Эван. Его лицо скрывалось в тени, но Лотта понимала, что он внимательно следит за ней. — Если да, то я договорюсь о лошади для вас в платной конюшне.

— Да, мне бы ужасно этого хотелось, милорд, — ответила она, стараясь держаться уверенно под прицелом дьявольски проницательных синих глаз. Лотта сделала над собой усилие, придав голосу легкомысленный и беспечный тон. — Но есть одно затруднение. Мне бы пришлось вставать утром в такой невыносимо ранний час, боюсь, это ставит под вопрос мое участие в ваших вылазках.

Эван улыбнулся. Ее сердце екнуло в груди от тепла этой улыбки.

— Но вы могли бы попытаться, — мягко настаивал он.

— Невозможно, — ответила Лотта. — Вы говорите как человек, не имеющий представления о том, как много чисто женских проблем придется решить.

— Ладно, но, по крайней мере, верхом-то вы ездить умеете? — поинтересовался Эван.

— Не слишком хорошо, — чистосердечно призналась Лотта. — Последний раз я ездила верхом на Шпицбергене, когда познакомилась с капитаном Печейсом.