Книга Любимый ястреб дома Аббаса - Мастер Чэнь

Или, наоборот, чем-то настолько сложным, что сложнее и не бывает?

Что касается смысла моего нового письма, то он-то как раз должен был быть предельно прост: начинать поиск надо с любой зацепки. Мне требовались названия хорасанских городов и сел, где она когда-то бывала, имена людей, знавших ее. Хоть какой-то, в общем, след.

Где он, этот след? На запруженной разноцветным народом овальной площади в мервской крепости? В пушистой, невесомой белой пыли тихих улиц, где отпечатались сегодня лишь большие раздвоенные круги копыт, уничтожившие вытянутые овалы маленьких женских ног?

Проскакал ли я сегодня на своем Шабдизе мимо ее высокой, тонкой фигуры, скрывающей лицо от солнца под легким покрывалом? Или она проехала по этим же улицам накануне, гремя тяжелой тускло-серой броней, прихлопнутой сверху круглым железным колпаком, из-под которого струились косы цвета золотого рассвета? Скажи хоть что-то, брат, дай мне маленькую ниточку, которая поведет дальше.

— Печальна Бухара, — прошептал я. — Я за слезу тебя благодарю.

И откуда-то из ночной тьмы прилетели строки:

Проснись, о мой Самарканд, не спите, Гандхара и Мерв,

Не все же вам мыкать беду и плакать о хлебе…

А может быть, поэзию делаем вовсе не мы — может быть, она уже была до начала начал этого мира и уже тогда носилась над водами и сушей хаоса, среди невесомых башен и крепостных стен облаков? Может быть, поэт — это всего лишь тот, кто умеет услышать эту музыку слов среди небесного эфира, уловить строки которые давно витают над залитой кровью и грязью землей — и ждут, и ждут нас?

Но что мне делать с этими прилетевшими из ниоткуда словами? Зачем я бужу засыпающие в этот час города, не говоря о том, что уж хлеб-то там точно в изобилии, с войнами или без?

Я тряхнул головой и начал набрасывать бессвязные слова на клочке папируса:

Покажи мне, дай мне след,

Прекрасной женщины найти… на земле бестелесный след,

Искать в городах, на улицах неспящих,

Запах теплой кожи, забытый запах… голоса неслышный звук

Торговец, что продавал ей абрикос… цвета сияющих волос…

И тут я вспомнил, что мне незнаком запах кожи сегодняшней, взрослой Заргису, я попросту никогда не подходил к ней настолько близко. Что же за странная вещь происходит со мной, что это за погоня за женщиной, чья обнаженная кожа никогда не соприкасалась, не прижималась так, чтобы слиться с моей если не навсегда, то хоть на мгновение?

Зачем, кого и что я на самом деле ищу?

«На улицах неспящих», — беззвучно прошептал я. И все стало очень просто.

Ищу следы ее ноги средь пыли городов неспящих,

В лиловой дымке вечеров ловлю я аромат, летящий

Вдоль улиц, галерей, садов, бесчисленных дворов.

Скажи мне, где она, о ветер мой, ты, флейтою свистящий

Средь гордых тополей, средь башен, в небесах парящих,

О ты, несущий дым углей тандуров и костров.

Кто абрикос ей в руку положил, нектар и мед сочащий,

Цвета волос ее, как розовый металл звенящий?

Кто цвета янтаря ей подал дымный плов?

Кто ей хоть раз давал приют от бурь и демонов грозящих,

Убежище, где в виноградных и айвовых чащах

Над головой кружатся птицы бирюзовых снов?

Хоть что-то мне скажи: любое имя мне шербета слаще,

И сладки имена дорог, где средь небесных стрел палящих

Остался след ее в пыли неспящих городов.

«Вот так, дорогой мой», — сказал я, положив кисть. И мне показалось, что Заргису заглянула через мое плечо, прочитала еще мокрые строки и неуверенно улыбнулась.

ГЛАВА 11 Слеза Мансура

Утро — не время для поэзии. Утро — время, когда к тебе приходят люди, чтобы тебя раздражать. Так что на следующее утро я был неприятно поражен, увидев у подножия лестницы Юкука. Мне как-то не приходило в голову, что новая, совсем новая жизнь начнется так быстро.

— Отличный дом, — сказал Юкук после быстрого поклона. — Наверх, к вам, идет только один путь. Три смены часовых в ночь — и можно спать спокойно… Вы сказали, что вам позволено держать десять чакиров?

— Кроме вас, Юкук, получится девять. Еще двух Ашофте позволяет забрать из больницы хоть завтра. И сами они согласны. Евман и Кеван: первый — бывший писец, а потом пехотинец, а второй… кстати, Кеван признавался, что с мечом у него не очень получается. И остается, значит, еще пять. Из моих пациентов их можно набрать за неделю.

— То есть вас будут охранять те, кого вы сами лечили, да еще и руками, — уточнил Юкук. И по его лицу было видно, что сама идея ему очень нравится. — Тогда, с вашего позволения, я начну с ними работать уже завтра, — завершил он, без удовольствия глядя на моих чакиров, сидевших на корточках в тени. — Принесу крепкие палки. Не такое уж плохое оружие для начала… Теперь так: с вашего позволения, какое-то время я буду проводить в той же больнице. Меня там знают.

Тут я позволил себе гадко улыбнуться, сразу же этого устыдившись, а Юкук даже щекой не дернул. И продолжил:

— Больница — очень хорошее место, потому что там всегда лежит множество раненых. То есть солдат. Им делать нечего, разве что поговорить. Побеседуешь с одним, с другим — и узнаешь массу интересного. Тут дело в том, — и он уперся глазами в мое лицо, — что я и раньше слышал про эту женщину немало. В том числе в больнице. И все сводится к такой картине. Она появляется верхом. Иногда с закрытым лицом, иногда нет. Не одна. С ней — одна и та же группа людей. Человек пять, мужчины. С оружием. У одного очень длинный нос. Он хорошо стреляет из лука. В чьих-то армиях эта компания не состоит. Как-то сама по себе. Дальше идут всякие истории. Вы их знаете. Про то, что они часто оказываются на поле боя, и дальше — вот это все, про раненых. Мужчин. Некоторые больные мечтают, чтобы в следующем бою им перед смертью явилась эта женщина и их оседлала. Ее имя, вроде как, Гису, но есть еще кличка — «утешительница». Сейчас мне просто надо долго, долго говорить с ранеными, чтобы услышать от них мелочи, пустяки. И сравнить. И найти тех кто ее на самом деле видел. Узнать, где, когда. Это долго, но… ничего не сделаешь.

— Недели через две я получу что-то из Самарканда, — сообщил ему я.

— В самый раз, — кивнул он и, бросив еще один недобрый взгляд на бездельничавших Нанивандака, Махиана и Авлада, ушел.

Дальше меня этим утром раздражал, конечно же, Бармак. Хотя его умение находить хорошие рестораны было достойно уважения. Но за едой Бармак начал говорить о том, в чем я ничего не понимаю — об оружии. Интересовался, как и чем я собираюсь вооружать мою маленькую гвардию. И потом добавил:

— Не пренебрегайте этим, милый мой дружочек. Потому что приближаются очень серьезные события. И чтобы вам в них разобраться…

Тут он начал извергать на мою голову поток имен, в которых по большей части присутствовали «Абу», «Али», «аль» и тому подобное.