Книга Убить зверя - Виталий Гладкий

И все-таки Егорша ошибся. Он уже подумывал об отдыхе (время давно перевалило за полночь), потому что в ночной тайге искать следы не имело смысла, и прикидывал, где найти местечко поукромней, как Лешак насторожил уши и едва слышно заурчал – подал условный знак хозяину. Удивленный и обеспокоенный подросток погладил пса по голове – мол, все понял, спасибо – и напряг зрение. Кто-то (неужто Чагирь!?) осторожно приближался к шалашу со стороны реки – там находилась так называемая заячья тропа, протоптанная таежной живностью к ягодникам, обычно растущим на открытых местах у берега, где их не затеняют большие деревья.

Егорша взвел курок ружья и привычным движением приставил приклад к плечу. Ложе берданки было не заводским, а самодельным. Отец где-то достал вишневый чурбан и строгал его почти месяц, пока не подогнал новый приклад под руку Егорши. Теперь он показался подростку теплым и живым, будто его только что держал батя. Горькие и совсем свежие воспоминания обожгли сердце юного мстителя, и невольные слезы затуманила глаза.

Опомнившись, он поторопился смахнуть соленые капельки рукавом и, крепко стиснув зубы, медленно повел стволом, следуя им, как указкой, за передвижениями Чагиря (да, это был молодой бандит; Егорша узнал его по характерной походке), темная фигура которого уже маячила возле шалаша. Подросток никак не мог решить казалось бы простую для такого отменного стрелка, как он, задачу: куда целиться – в голову или грудь беглого зэка? Несмотря на безлунную ночь, ему вполне хватало света от звезд и все еще тлеющих угольев, чтобы сделать точный выстрел, так как от места его засады до разрушенного шалаша было не более двадцати метров. Но когда Егорша "усаживал" Чагиря на мушку и его указательный палец уже был готов мягко и плавно нажать на спусковой крючок, некая таинственная сила, исходящая с глубин подсознания, властно сковывала кисть правой руки. Недоумевающий подросток даже выругался сквозь зубы, хотя до этого никогда не употреблял бранных слов.

Тем временем, пока Егорша боролся сам с собой, Чагирь зашел за шалаш и скрылся с поля зрения.

Огорченный подросток прислушался. И встревожился – молодой бандит с кем-то разговаривал. Судя по тембру, это был голос Малеванного, хотя от его рокочущего баса остались лишь редкие хриплые всплески.

Похоже, пахан находился в плачевном состоянии, а потому чередовал тихую замедленную речь с жалобными стонами: -… Помоги, Чагирь… а! Болит… Перевяжи… Где-то должны быть бинты и йод… ох…

Чагирь что-то ответил, но Егорша не расслышал. Умирающий костер начал постепенно пробуждаться – видимо, молодой бандит подбросил на тлеющие уголья сушняку. Теперь страшная картина разгрома, учиненная обезумевшей от горя медведицей, предстала перед глазами подростка во всей своей неприглядной наготе.

Зяма был буквально разодран. Его тело превратилось в бесформенную кучу тряпья и окровавленной плоти.

Малеванный выглядел несколько лучше, если можно сравнивать состояния вечного покоя и вынужденной готовности вскорости принять его. Левая рука пахана была раздроблена, а голова представляла собой сплошную рану. Он уже не лежал, а сидел, прислонившись к дереву. Чагирь копался в вещмешках, разыскивая медикаменты, но без особой прыти. Иногда он бросал странные взгляды на Малеванного, который, похоже, совсем потерял силы – сидел, тихо постанывая и опустив голову на грудь.

– Чагирь… быстрее… Болит… сука! Нужно наложить жгут на руку… возьми ремень от мелкашки. Что ты медлишь!?

– А куда спешить? До утра еще далеко… – безразлично ответил Чагирь, глядя куда-то в сторону.

– Та-ак… – с угрозой протянул Малеванный. – Ты что задумал?

– Ничего такого, что идет вразрез с планом побега, – пожал плечами молодой бандит.

– Брось темнить! Ох… а-а… – от резкого движения (пахан быстро потянул к себе карабин) ему стало дурно.

– Хлебни чуток, – Чагирь протянул Малеванному фляжку со спиртом. – Бинтов нету, но я нашел новое белье… порву сейчас на полосы и сделаю перевязку.

– Болит, спасу нет… – Малеванный заскрипел зубами. – Помоги, я встану… лады? А! Твою мать…

Пахан, скорчившись от боли, снова опустился на землю. Весь в бинтах, на которые пошли подштанники Егоршиного отца, окровавленный, с темным диким лицом и блуждающими, словно у безумного, глазами, Малеванный выглядел как буйно-помешанный. Он говорил почти без остановок, при этом страшно сквернословя. Несомненно, пахан был сильным и по-своему мужественным человеком, но все равно время от времени нервно вздрагивал, поглядывая на тушу медведицы, возле которой ловко орудовал ножом Чагирь, вырезая лучшие куски мяса.

– Нам что, медвежонка будет мало? – спросил Малеванный.

– Лишний запас горб не трет, – ответил Чагирь. – Когда еще подвалит такая лафа.

– Тебе бы все жрать… – Малеванный с отвращением смотрел на полосы медвежатины, которые его молодой товарищ развешивал вокруг костра для вяления.

– Путь не близок… – коротко ответил Чагирь.

– Нужно похоронить Зяму.

– Утром.

– Сейчас! Убери его отсюда.

– Нервишки шалят? – с нехорошим смешком поинтересовался Чагирь.

– Кончай борзеть, ты, шестерка! Я не привык повторять. Оттащи Зяму подальше и брось в трясину.

– Малеванный, ты забываешься… – голос Чагиря переполняла злоба. – Здесь тебе не зона. И ты не в таком состоянии, что можешь права качать. Захлопни пасть и сиди молча, пока тебя не спросят.

– Ты… ты что-о!? – Малеванный даже захлебнулся от ярости. – На кого бочку катишь, гнида!? Кто здесь пахан, ты или я!?

– Вы, ваше высочество, – Чагирь откровенно рассмеялся. – До тех пор, пока не придет амбец. А он уже не за горами.

– Хочешь меня на распил пустить? – Малеванный передернул затвор карабина. – Попробуй. Стой там!

Дернешься – получишь пулю. – Он стал на удивление спокойным – зловеще спокойным – и выдержанным.

– Зачем дергаться? – пожал плечами Чагирь. – Я лучше отдохну. С утра пораньше нужно плот варганить… одному. И не гони понты – мне на них плевать. И еще – если думаешь, что я тебя боюсь, то тогда ты просто дурак. Повторяю – здесь не зона.

– Падло… – на темном лице Малеванного сверкнули в зверином оскале все еще крепкие крупные зубы. – Ты смеешь назвать меня дураком? Подохни, сучара! – он с усилием поднял карабин и нажал на спусковой крючок.

В ночной тишине раздался громкий щелчок бойка.

– Что… как!? – пахан рванул затвор, чтобы посмотреть в патронник.

– А вот так, чушкарь ушастый, – Чагирь с нехорошей ухмылочкой протирал тряпицей рукоятку ножа. – Похоже, у тебя в школе по арифметике был неуд. Совсем считать не умеешь. Карабин – не автомат. Патроны твои давно тю-тю. А остальной боезапас вот в том вещмешке, – он ткнул пальцем в сторону – туда, где навалом лежали позаимствованные на кордоне вещи. – Так что, как говорится, слезай, приехали.