Книга Двадцатая рапсодия Листа - Виталий Бабенко

Клопы, доложу я вам, – это казнь египетская нашей российской жизни. Сколько ни бывал я в разных больших и малых городах, в селах и деревнях, где бы ни жил, где бы ни останавливался – ни разу еще не было случая, чтобы без клопов дело обошлось. И ведь клоп – паразит мелкопакостный, если в кровать не залезет изначально, так потом, в расцвете ночи, всенепременно с потолка свалится, чтобы найти щелочку в простынях-одеялах и присосаться к теплому человеческому телу. Вот, когда давеча собирался я в дорогу, все думал о мелочах и о том, что в спешке какую-нибудь ерунду обязательно забудешь, а потом без этой ерунды будешь чесаться. Как в воду глядел! Нет чтобы порошка персидского захватить – никакой клоп не тронул бы, да куда там!.. Это дома у меня паразиты повыведены, а в уездной гостинице им полное раздолье.

В общем, всю ночь я чесался да клопов давил, утром же встал злой и невыспавшийся. Кажется, Владимира постигла та же маета – когда мы встретились в умывальной, на нем лица не было. Точнее сказать, лицо было, но в мелких красных точках и очень постное. Настроение у нашего студента тоже было не скоромное – и не только клопы, думается, были тому виной; мнится мне, его сильно уедала совесть: очень не хотелось гордому молодому человеку быть на моем иждивении, но тут уж ничего не попишешь – деваться ему было некуда.

Позавтракать мы решили в ямщицкой чайной на Крепостной улице – той самой чайной, которую держит двоюродный брат Паклина. Видел я и самого этого брата: солидного вида мужичина в зеленой вязаной фуфайке, меховом жилете и полосатых шароварах, заправленных в сапоги. Тоже, кстати говоря, рыжий, как и Яков Паклин, – порода, видно, у них такая, игреневая.

Поели мы плотно – впереди целый день в пути, когда еще доведется сесть за обед. Фриштык наш состоял из вкусного русского пирога с мясным фаршем, пампушек с медом и крепкого, хорошо настоянного чаю.

Закончив завтрак, мы вышли на Базарную площадь и заприметили наших лошадей – ну, конечно, не в буквальном смысле «наших», а мельниковых. Они уже были запряжены в кибитку и выглядели сытыми и хорошо отдохнувшими. «Ясное дело, – с некоторой досадой подумал я, – лошадям-то клопы не досаждают!» Едва мы подошли к кибитке, как в конце площади появился Паклин. Судя по виду, мельник был в хорошем настроении и нисколько на нас не сердился, хотя мы с Владимиром, честно говоря, немного опоздали против обещанного – пришли на место не в восемь, как сговаривались, а без четверти девять. Я в прошлом человек военный и дисциплину очень уважаю, опоздания и тем более нарушения уговоров не терплю ни в себе, ни в других, сейчас же, по причине бессонной ночи, мне пришлось изменить себе, и я был очень собою недоволен.

Настроение мельника тоже испортилось, но вовсе не потому, что Якову каким-то флюидом передалась моя диспозиция. Состояние духа ему переменили слова Владимира. Когда мы, поздоровавшись и вволю наизвинявшись за опоздание, уже садились в кибитку, молодой Ульянов попросил Паклина:

– А давайте-ка, Яков Васильевич, мы проедем той же дорогой, какой вы в тот памятный день возвращались. Вот прямо так, начиная отсюда. Вы ведь и тогда у двоюродного брата были?

– Ну? – промычал Паклин, набычившись. Лицо его посерело.

– И прямо с утра – домой поехали? Вот, можно сказать, с этого самого места? – продолжал Владимир, как-то очень уж добродушно улыбаясь. – Ну, стало быть, у нас есть счастливая возможность буквально до вершка восстановить ваш маршрут.

– Зачем это? – подозрительно спросил Паклин.

– А затем, дорогой Яков Васильевич, что я хочу иметь доказательства вашей искренности, – ответил Владимир уже без улыбки. – чтобы мне не было стыдно перед господином Никифоровым. А то я за вашу невинность поручиться готов, а урядник наш мне в ответ какой-нибудь сюрпризец поднесет. Так лучше уж я к сюрпризу этому заранее подготовлюсь. С вашей помощью.

– Какой такой сюрприз? – еще больше помрачнел Паклин. – О чем это вы?

– Садитесь! – повелительно сказал Владимир. – Хватит время терять! А то я, знаете, готов предположить, что вы, господин Паклин, что-то важное от нас скрываете.

После короткой паузы Паклин молча полез на облучок. Я тоже, повинуясь жесту Владимира, поспешно влез в кибитку. В который раз я подивился: вот ведь совсем молодой человек, вчера еще мальчишкой бегал, восемнадцать ему только через три месяца исполнится, и ведет себя порой как неопытный, хотя и горделивый юнец, но стоит ему проявить волю – словами ли, жестами ли, а то и одним лишь взглядом, – как испытанные, бывалые взрослые люди едва ли не беспрекословно ему повинуются.

Мы тронулись. Паклин изредка покрикивал на лошадей, которые, впрочем, сами выбирали привычный путь. От Базарной площади и до околицы дорога у нас заняла около четверти часа.

Тут Паклин остановил лошадей.

– Ну что? – спросил он. – Едем дальше, что ли?

Владимир не ответил. Словно он вдруг глубоко задумался над чем-то совсем посторонним, никак не связанным с нашими делами. Паклин повторил вопрос:

– Так что, господин Ульянов, отправляемся в обратный путь? – Он негромко кашлянул. – Не хотелось бы валандаться здесь без толку. Ветерок поднимается. Как бы метели не было.

Владимир взглянул на Паклина с некоторым удивлением.

– Так ведь я только вас и жду, Яков Васильевич. Как только вы перестанете водить нас за нос и восстановите весь ваш путь, каким он был в тот злосчастный день, мы тут же и отправимся восвояси, – энергически сказал он.

Паклин выпучил глаза и побагровел. Давно я не видел, чтобы у человека так быстро и решительно менялся цвет лица – с мышиного на малиновый.

– Э-э… что… как… – выдавил он из себя. – То есть… значит…

– Да полно! – Владимир махнул рукой. – Что это вы нас с господином Ильиным за наивных простаков держите? Право, мне даже неловко перед Николаем Афанасьевичем. У своего двоюродного брата вы, разумеется, были – видели мы его, очень колоритный мужчина, – а только ночевали вовсе не у него. Вот я и жду, когда вы нас отведете к месту, так сказать, вашего ночлега. А заодно и объясните, с чего вдруг вам захотелось сохранить это место в тайне.

Паклин открыл было рот и даже набрал полную грудь воздуха, но так ничего и не сказал.

– А еще, уважаемый господин Паклин, сдается мне, там нас ожидает разгадка еще одной тайны, – как ни в чем не бывало продолжил мой молодой спутник. – Я имею в виду верхнюю одежду погибшей. Так как же? Куда мы едем?

Мельник тяжело вздохнул и понурил голову.

Видно было, что он борется с собой.

Наконец Яков махнул рукой.

– Ладно, – сказал он. – Что уж тут поделаешь. Ваша правда, господин Ульянов. Была там шуба. Хорошая шуба, красивая. Подарил я ее. Да.

– И куда едем? – спросил Владимир. – Где проживает ваша знакомая?

Яков вздрогнул и втянул голову в плечи.

– Тут недалеко, – тихо ответил он. – В Лаишеве, вообще сказать, все недалеко. Это в двух кварталах от молитвенного дома. Едемте, покажу. Чего уж тут… Только уж вы, господа, дома-то не проговоритесь. Люблю я ее, Пиаму. А куда деваться? Люблю. Вдовая она, уже пятый год как вдовая. Женщина самостоятельная, лавка у нее москательная. Но без меня ей тяжело… – Паклин вздохнул. – А и мне без нее – не легче. Правильно вы догадались, господин Ульянов. У нее я в тот раз был. Только как догадались – ума не приложу.