Книга Бес в ребро - Георгий Вайнер

Он сказал это как бы шутя, но голос у него рвался от волнения. Я растерянно молчала, а он вдруг обнял меня, и я услышала, как бешено молотит в мою грудь его сердце…

— За что же мне такое счастье? — прохрипел он, задыхаясь…

* * *

В это утро у меня все получалось удивительно споро и ладно. И впервые за долгое время настроение было легкое, радостное и неожиданно вернулось ощущение уверенности, которое, казалось, навсегда оставило меня.

Я ощущала в себе молодую упругую силу и с легкой досадой думала о том, что жизнь в последнее время сумела убедить меня в моей старости, никчемушности, законченности моей женской судьбы.

Но это не так! Я в это не хочу верить! Я с этим не согласна! Мне всего тридцать три! Уже тридцать три. Но меня любит Ларионов! Меня любят дети. Старик, все мои товарищи! Нет, я не хочу быть одинокой злой старой бабкой! Я хочу синего неба, ветра, молодой травы, солнечной ласки. Я хочу любви, я хочу еще жить…

И на работе все получалось необременительно, легко и быстро. Все, кто был мне нужен, оказались на своих местах, у телефонов, со всеми успела договориться, все мне говорили в это утро «да»! Потом написала ответы на письма и понесла ответственному секретарю Галкину. Как всегда, заваленный кипами гранок и рукописей, он колдовал над макетом газеты. Искоса взглянул на меня из-под, очков, помахал рукой и углубился в бумаги. Я положила на угол стола письма и уже было собралась уходить, но у дверей вспомнила и вернулась:

— Слушай, а ты не знаешь, кем работает в прокуратуре Кравченко?

Галкин — по должности или по складу ума — знал на память всех мало-мальски должностных людей. Он приподнял на меня взгляд, кивнул:

— Знаю. Прокурор области. А зачем он тебе?

— Да меня попросили узнать…

— Не отвлекай, дел полно. — Галкин отмахнулся и переложил из папки «загона» к себе поближе новую стопку исписанных листов.

— Ты меня можешь отпустить сегодня после обеда?

— А зачем? Что-нибудь случилось?

— Нет, у меня очень важное дело, не знаю, когда отобьюсь…

— Поезжай. Только не забудь, за тобой заметка об ансамбле на Компрессорном заводе.

Прокуратура обитала в двухэтажном старом доме на углу Пескаревки. В киоске, распространявшем на всю округу сладко-масляный аромат свежей выпечки, я купила несколько горячих коричневых пончиков, обсыпанных сахарной пудрой. Остановилась напротив прокуратуры и с наслаждением жевала мягкие поджаристые колесики пончиков, одновременно испытывая стыд и раскаяние из-за своей обжорской слабости.

У дверей прокуратуры притормозила «Волга». Из нее вышли двое, милицейский лейтенант и штатский, который что-то сказал в открытое окно сидящему за рулем сержанту милиции, и они отправились в здание.

Я взглянула на часы — половина первого, посмотрела на вход в прокуратуру и увидела, как распахнулась дверь. Появился тот лейтенант, за ним шел Ларионов. Под руку его держал человек в штатском.

Еще ничего не понимая, я вдруг — отрывом сердца — ощутила, что случилось ужасное. Столбняк обрушился на меня, я замерла с пончиком в руке, ноги отнялись, я не могла пошевелиться.

У милиционера и штатского были скучные, равнодушные лица людей, занятых обыденным, раз и навсегда надоевшим делом.

Ларионов, почему-то без шапки, неестественно синюшно-бледный, затравленно озираясь, крутил головой по сторонам, видимо, искал меня, пока не встретился со мной глазами. И тут столбняк, напавший на меня, прошел.

Я бросилась к нему через дорогу, а милиционер, шедший впереди, уже открыл дверцу «Волги» и показывал рукой Ларионову, чтобы он садился на заднее сиденье. Ларионов резко отодвинул его и рванулся мне навстречу. В тот же момент лейтенант и штатский схватили его за руки и стали тянуть в машину, но Ларионов уперся ногой в порог «Волги», и лица его конвоиров вмиг перестали быть скучными, напряглись и покраснели от злости.

— Ира! — орал сипло Ларионов, упираясь изо всех сил. — Меня арестовал Бурмистров!.. Совсем!.. В тюрьму!.. Найди таксиста и Риту!..

Он хотел что-то еще сказать, но шофер перегнулся через сиденье и тоже поволок Ларионова в машину, зажимая ему рукой рот, и я слышала только тяжелое пыхтение конвоиров и страшный горловой клекот Ларионова.

Я испуганно крикнула:

— Не дерись с ними! Алеша! Не дерись! Я все сделаю! Я всех найду!

А Ларионов неожиданно крутанул их, рывком бросился в машину и, отбиваясь ногами, быстро опустил стекло двери с моей стороны — я была уже рядом с машиной. Сзади на него навалился штатский, шофер истошно крутил стартером мотор, а Ларионов успел сказать:

— Спасибо… Ира… за все… Люблю… Ира…

И машина рванула с места, с визгом набирая скорость, помчалась по улице.

И неожиданно для себя я вдруг горько заплакала. Не помню, когда я плакала. А тут схватило за сердце — не могла остановиться. Я плакала, как на похоронах. Мне жалко была Ларионова, себя, детей, я плакала о беспомощном Старике, об уходящей жизни, о нашем бессилии перед бессмысленной жестокостью бездушной машины.

Я стояла на улице, плакала, тушь разъедала глаза, ползла по лицу косметика, и ни один человек не остановился, никто не спросил: что с тобой?

Так стояла долго и плакала, не соображая, куда идти, что надо делать, пока вдруг не почувствовала на своих плечах чьи-то тяжелые руки, и знакомый голос откуда-то сверху гремел:

— Ирэн! Что с тобой? Очнись! Ты что, девушка дорогая?

Подняла нестерпимо горящие от туши и слез глаза — передо мной стоял Сашка Жигунов.

— Ты что тут делаешь? — тряс он меня.

— Ларионова сейчас арестовали… — сказала я ему.

— Так-так! — крякнул он. — Этого надо было ожидать…

Я с ненавистью сказала ему:

— Иди к черту! Ты был такой парень золотой, а стал тоже держимордой и тюремщиком… Совести ни у кого у вас нет!..

— Перестань, перестань, не бушуй. — Он обнял меня за плечи и повел прочь от прокуратуры. — Ну-ка соберись, будем думать, что делать…

— Я тебя раньше просила подумать! Вот ты и подумал…

— Да я и сейчас ничего не могу надумать! — сказал он сердито. — Я же ему, дураку, тогда говорил, что кончится именно этим. Он, видишь, достоинство хотел отстоять! За это платить надо…

Я схватила его за лацканы куртки и закричала:

— Что ж, суда нету? Правды нету? Закона не существует?!

Он прижал меня к себе и сказал:

— Не ори на улице, не ори. Есть суд, есть закон, а правда вот, к сожалению, не всегда есть. И не везде. Да ладно, что об этом сейчас рассуждать… Есть только один способ помочь твоему Ларионову…