Книга Колокола судьбы - Богдан Сушинский

— Далеко они?

— Метрах в ста.

— Вот что, майор. Хотите искупить вину?

— Что?! — испуганно переспросил Смаржевский.

— Я спрашиваю: хотите ли вы искупить свою вину? Не передо мной — перед Польшей?

— Неужели это возможно?! — встрепенулся майор. — Вы решитесь дать мне оружие? Я пристрелю их. Слово офицера. А потом уж себя. Можете в этом не сомневаться.

— Нет, после этого вы исчезнете. Оставаться здесь вам все равно нельзя. Вернетесь в Польшу, свяжетесь с партизанами. Борьбы и искупления там хватит на весь ваш век.

— Неужели отпустите меня?

— Я не отпускаю вас, а посылаю в бой. Это разные понятия. И не вздумайте предать еще раз! Мазовецкий!

— Я, пан капитан, — снова появился в подземелье поручик.

— Верните майору пистолет. Клянется, что все, чему его учили в разведке, употребит на благо Польши. И еще… передайте Корбачу и Крамарчуку, что отходим.

— Если позволите, я приглашу немцев сюда, — предложил Смаржевский.

— Божественный план. Ждите меня в долине, поручик. В бой ни в коем случае не ввязываться.

Владислав отдал один из пистолетов с двумя запасными обоймами майору, подождал, когда он выйдет, и вместе с Беркутом втиснулся в проход, ведущий к речке.

— Может, отправишься в Польшу вместе с ним? — спросил его Андрей, снова переходя на «ты».

— С ним — нет. С ним не пойду. Даже если он на моих глазах уложит целый полк фашистов.

— Напрасно. Два хорошо подготовленных разведчика — уже костяк группы.

— Два разведчика, один из которых в любую минуту выдаст отряд, — проворчал поручик. — Спасибо за попутчика, пан капитан, давно мечтал о таком.

Договорить Мазовецкий не успел. Рядом с пещерой, негромко, словно в глубине колодца, прозвучал пистолетный выстрел. Потом еще один. И вот уже в перестрелку включились два автомата.

Прихватив со стола запасной шмайсер из арсенала Смаржевского, Беркут осторожно выглянул из подземелья. Майор отстреливался, стоя за ближайшим валуном. Еще два шмайсера прикрывали его с «крыши» подземелья.

— Он уходит, — зло проговорил Смаржевский, когда, сорвав с плеча автомат, Беркут оказался рядом с ним. — Офицера я уложил, а вот «Пилот» уходит. Именно он и почувствовал что-то неладное. Возможно, обнаружил кого-то из ваших людей.

Андрей заметил мелькавшую между деревьями фигуру, но стрелять по ней не стал — бессмысленно. Убитый поляком немецкий офицер лежал метрах в двадцати, и Беркута так и подмывало подобраться к нему, чтобы посмотреть, не Штубер ли это.

— Первым выстрелил Пилот, — объяснил Смаржевский. — А то я бы сумел заманить их.

— Значит, свидание с Пилотом откладывается? Жаль.

— Немцы! В долине! Вижу человек десять! — докладывал Крамарчук, лежа где-то наверху, между камнями.

Решившись, Беркут перебежками добрался до убитого. Нет, это был не Штубер. Подобрав лежащий рядом с немцем пистолет, капитан достал из его кобуры запасные магазины и, теперь уже не спеша, вернулся к пещере.

— Вы свободны, майор. Сдержите свое слово. Не передо мной, перед своей Родиной. Крамарчук, Мазовецкий, отходим!

Вместе с ними Смаржевский прошел через пещеру, спустился по руслу в долину, и, наспех попрощавшись, побежал к своему дому.

— Думаешь, он действительно вернется в Польшу, чтобы воевать? — скептически спросил Крамарчук и, глядя вслед майору, нервно повел стволом автомата, еле сдерживаясь, чтобы не скосить его.

— Не сомневаюсь, — резко ответил Беркут, на всякий случай отбивая ствол его шмайсера. Он, конечно, понимал чувство человека, видящего, как, отпущенный восвояси, спасается его недавний палач, однако отменять свои решения было не в его правилах. — Ты сам видел убитого им офицера.

— А что ему, немца жалко, что ли? Дурак я, что не выпотрошил его, гада.

— Оружием можно лишь убить человека, воскресить его оружием невозможно, — уже на ходу заметил Беркут. — А словом, доверием, прощением — это иногда удается.

24

До выхода радиста на связь оставалось два часа. Во время этого сеанса он должен был передать согласие Беркута следовать в район, который будет указан в радиограмме Украинского штаба партизанского движения, для отлета на Большую землю. А также согласие поручика Войска Польского Владислава Мазовецкого пересечь линию фронта и стать офицером одного из подразделений создаваемой на советской земле польской воинской части.

Вопрос следовать или не следовать в район, который будет указан, для Беркута не стоял. Андрей вообще не понимал, почему при этом спрашивают его согласия. Он офицер, и подчиняется приказам. Разве что Центр хотел выяснить оперативную обстановку в местах действия отряда, возможность пробиться к указанному району? Тогда другое дело…

А вот с Мазовецким все обстояло сложнее. Никакого энтузиазма по поводу приглашения за линию фронта он не проявил. Беркута это удивило.

Ему много раз приходилось выслушивать от поручика всевозможные планы «прорыва к своим», то есть перехода в Англию или в Африку, к союзникам, где он мог бы вступить в одну из частей Войска Польского, формирующихся за рубежами Польши.

Что и говорить, планы эти были фантастически сложными. И, очевидно, неосуществимыми. Однако, понимая это, Беркут мудро щадил мечту и самолюбие своего друга, стараясь корректно прорабатывать каждый из них, взвешивая при этом все «за» и «против». И то, что до сих пор Мазовецкий не погиб где-нибудь в горах Чехословакии, на подходе к Швейцарии, или на побережье Балтики, было прежде всего заслугой Беркута.

Единственное намерение, которое он в принципе поддержал сразу же и безоговорочно, заключалось в желании поручика вернуться в Польшу и создать там партизанский отряд. Теперь, после побега из плена, Андрей уже более отчетливо представлял себе и эту страну, и то, что там происходит, те условия, в которых Мазовецкому пришлось бы начинать свою борьбу.

Правда, с походом в Польшу он тоже не советовал торопиться. Лучше подождать до весны. Когда впереди лето, есть время позаботиться об отряде, базе, о надежных связях. Кроме того, через полгода многое изменится. Вряд ли война к тому времени закончится, но то, что вермахт ослабнет, что фронт сожрет многие немецкие части, которые пока что находятся в Польше, — это несомненно.

— Так, может, мне вообще подождать, пока туда придет Красная армия, и уже тогда начинать партизанскую борьбу? — язвительно поинтересовался Мазовецкий во время их последней беседы на эту тему.

— В принципе ты можешь уйти хоть сейчас, — сухо ответил Беркут. — Никакой партизанской присягой сдерживать тебя не стану. Но пойми: пока ты дойдешь до Польши, там уже будет поздняя осень. Бесконечные дожди, снег.

— Сейчас меня сдерживает не это. Когда ты исчез, я решил, что уйду, как только выясню твою судьбу. Я не мог уйти просто так, не повидав тебя. Надеялся, что теперь, когда группа разгромлена и мы остались вдвоем, удастся уговорить тебя пойти со мной в Польшу. Какая разница, где бить фашистов? Ведь воевали же русские и украинские добровольцы в Испании. Тем более что ты владеешь немецким и немного знаешь польский.