Книга Третье лето Союза «Волшебные штаны» - Энн Брешерс

— Вы с мамой дружите, да? — задумчиво протянул он.

— Да, — кивнула Хорошая Кармен, вовремя зажав рот Настоящей Кармен. — А ты?

— И я. С обоими родителями. Я единственный ребенок, сама понимаешь.

— Я тоже. — обрадовалась Кармен, но тут же уточнила: — По-видимому, была до сегодняшнего дня.

— Странно стать сестрой в… Сколько тебе лет?

— Семнадцать, — сказала Кармен.

— Семнадцать, — эхом отозвался он.

— В общем, почти восемнадцать. А тебе? — Наверное, стоило это выяснить месяца два назад.

— Девятнадцать.

— Ты прав, это странно. Страннее, чем я думала.

— Знаешь, у меня когда-то был брат. — Вин старался говорить спокойно, но у него не получилось.

— В каком смысле? — Кармен безумно хотелось знать, но она не собиралась настаивать. — Можешь не отвечать.

— Он родился, когда мне было пять лет, и умер, когда мне еще не исполнилось шесть.

— Господи. — Она заплакала. — Как ужасно!

— И знаешь, хоть это было давно, я все время о нем вспоминаю. Он как бы часть меня, понимаешь?

Кармен не совсем понимала, но тем не менее кивнула.

— Он мне снится. Я пытаюсь представить его себе, но это редко получается — может быть, потому, что прошло слишком много времени, или потому, что чувства затмили образ. Иногда кажется, что чем больше любишь кого-то, тем сложнее его представить, когда вы не вместе.

Слезы текли по щекам Кармен, и она отвернулась: Вин, конечно, думает, что Хорошая Кармен переживает из-за его несчастья. Но все было совсем не так. Это плакала Плохая Кармен, плакала из-за того, что Вин всю жизнь грустил о потерянном брате, а она, Кармен, не хотела принимать малыша, который еще не родился.

С ужасом наблюдая, как мучается Кристина, Тибби приняла твердое решение: детей она не заведет никогда. В крайнем случае кого-нибудь усыновит.

Тибби мельком взглянула на монитор: одна линия обозначала биение сердца малыша, а другая — пульсацию Кристининой матки. Точь-в-точь сейсмограмма. Кристина выбивала двадцать баллов по шкале Рихтера, и, если бы ее живот был Калифорнией, Калифорнию бы уже давно затопило.

Тибби в который раз набрала мамин номер, но та не отвечала. Уж Элис-то знала, что нужно делать. Тибби позвонила Кармен, но тут появилась нянечка.

— Убери это, — прикрикнула она, указывая на мобильник. — Сейчас все оборудование полетит, и платить будешь ты.

Тибби вздохнула, но не стала сопротивляться.

— Может быть, дать ей какое-нибудь лекарство? — спросила она Лорен, которая заглянула в палату. Тибби всегда боялась боли и не понимала, как ее можно переносить — особенно в таких количествах.

Лорен подошла и положила руки Кристине на плечи:

— Как ты, солнышко?

Взгляд Кристины блуждал, но ответ был очевиден — «плохо».

— Она с самого начала решила, что будет рожать без лекарств, — объяснила Лорен. — Поэтому с ней работаю я, акушерка, а не врач.

То, что они говорили о Кристине в третьем лице в ее же присутствии, настораживало.

— Так, может, позвать врача? — робко поинтересовалась Тибби. Будь она на месте Кристины, она бы выпила все лекарства на свете лишь бы заснуть и проснуться, когда все закончится. — Наверное, надо было решать в процессе, когда ясно, как это все на самом деле, — предположила Тибби, но Лорен не слушала. Она смотрела на монитор.

— Кристина, позволь, я тебя еще раз посмотрю. Схватки слишком частые и сильные.

Кристина яростно замотала головой:

— Нет. Не надо. — Она плотно сжала ноги.

— Хорошо, подождем, когда немного отпустит, — мягко сказала Лорен и успокаивающе погладила Кристину по руке. Но Кристина дернулась, отстраняясь.

— Не могу, я не готова, — прерывисто выговорила она.

Лорен бросила на Тибби осуждающий взгляд, давая понять, что от нее мало толку. Тибби смутилась. Не из-за Лорен — на Лорен ей было наплевать — из-за Кристины, к которой не приехали ни муж, ни сестра, ни дочь, ни мать. Рядом с ней была лишь Тибби. Захотелось лечь рядом с Кристиной, как когда-то с Бейли, а потом с Катриной, но она сдержалась.

Кристина поджала ноги к огромному животу и тихо плакала. Тибби почувствовала комок в горле.

— Кристина, мне надо тебя посмотреть, — умоляла Лорен. — Надо понять, как идут дела.

«Да ясно как! — хотелось закричать Тибби. — Оставь ты ее в покое!»

— Я не готова, — повторяла Кристина, всхлипывая.

Лорен попыталась ее развернуть, но безуспешно. И тогда Тибби не выдержала. Она села рядом с Кристиной, взяла ее руки в свои и крепко сжала. Бедная женщина немного пришла в себя.

Лорен снова попыталась раздвинуть Кристине ноги.

— Она же сказала, что не готова! — закричала Тибби.

Лорен опешила, но затем, к огромному Тиббиному изумлению, приблизилась и поцеловала ее в висок. Да, все было очень странно, страннее некуда.

— Молодец, девочка, — шепнула Лорен. — Борись за нее.

Тибби притянула Кристину к себе, неотрывно глядя ей в глаза:

— Кристина, я с тобой. Сожми мои руки. Сожми так, как тебе больно! — Именно так говорила Элис, когда Тибби делали укол.

Кристина приходила в себя после очередной схватки. Вид у нее был потерянный, но она смотрела на Тибби.

Тибби встала на колени перед кроватью:

— Я здесь, все будет хорошо. Покажи, как тебе больно.

Муха снова исказила лицо роженицы, и она так сильно сжала Тиббины руки, что они побелели. Тибби прикусила губу, боясь увидеть на матрасе десять оторванных пальцев.

— Ничего себе! — закричала Тибби. — Чувствую! Классно!

Кристина смотрела на нее, не отрываясь, как на свою единственную надежду.

— Мне надо ее посмотреть. Думаю, скоро все произойдет, — выдохнула Лорен. — Помоги мне, а?

Тибби не знала и не хотела знать, что именно скоро «произойдет». Она осторожно выпрямила ноги Кристины.

— Тина, Лорен тебя сейчас посмотрит. Смотри та меня, смотри мне прямо в глаза, хорошо?

Кристина кивнула.

— Сожми мои руки. Можешь?

Кристина позволила Лорен себя обследовать, после чего Тиббины руки покрылись белыми и лиловыми пятнами.

— Боже мой! — воскликнула Лорен с тревогой. — Все слишком быстро. Уже десять сантиметров! Кристина, пора!

Тибби смотрела на Лорен с недоумением. Акушерка принимала роды каждый день, но создавалось впечатление, что все происходящее для нее полная неожиданность. Только что Лорен говорила про несколько часов, а сейчас — что времени уже нет.