Книга Тайна Найтингейла - Филлис Дороти Джеймс

Система самообслуживания была введена в больнице Джона Карпендара, несмотря на сильное сопротивление всех категорий сотрудников. Восемь лет тому назад для всех имелись свои отдельные столовые: для старших сестер, для младшего персонала, для администрации, для специалистов вспомогательного звена и столовая-буфет для привратников и мастеровых. Это устраивало всех, так как при этом сохранялось подобающее различие между категориями сотрудников и люди имели возможность поесть в относительной тишине и в компании с тем, с кем они предпочитали проводить свой обеденный перерыв. Теперь же только старшие сотрудники имели право на уединение и покой в своей собственной столовой. Эта привилегия, ревностно охраняемая, была предметом постоянных нападок со стороны ревизоров из министерства, государственных консультантов по общественному питанию и экспертов-хронометристов, которые, вооружившись статистическими данными расходов, без труда доказали нерентабельность подобной системы. Но все же победили врачи. Их самым сильным аргументом была необходимость обсуждать состояние своих пациентов без посторонних ушей. Намек на то, что они не прекращают работу даже за обеденным столом, был встречен с известной долей скептицизма, но его было трудно опровергнуть. Необходимость соблюдения врачебной тайны относилась к той сфере отношений между врачом и пациентом, которую врачи ловко использовали в своих интересах. И даже ревизоры из министерства финансов пасовали перед мистической силой этого аргумента. Более того, врачи опирались на поддержку главной сестры. Мисс Тейлор дала понять, что считает в высшей степени разумным, чтобы старшие сотрудники продолжали пользоваться отдельной столовой. А влияние мисс Тейлор на председателя административного комитета больницы было столь давним и очевидным, что почти перестало вызывать пересуды. Сэр Маркус Коуэн был богатым и представительным вдовцом, и теперь вызывало удивление только то, что они с главной сестрой не поженились. Причиной этого, по общему мнению, было либо то, что сэр Маркус, признанный лидер еврейской общины в стране, не захотел жениться на женщине других религиозных убеждений, либо то, что мисс Тейлор, преданная своему призванию, решила вовсе не выходить замуж.

Но влияние мисс Тейлор на председателя и, таким образом, на весь административный комитет больницы было поистине безмерным. Что, как известно, особенно раздражало мистера Кортни-Бриггза, потому что в значительной степени уменьшало его собственное влияние, Однако в вопросе о столовой для врачей-консультантов мнение мисс Тейлор совпало с его интересами и потому оказалось решающим.

Хотя остальных сотрудников и заставили сидеть вместе, их не могли заставить подружиться. Иерархия все еще явственно ощущалась. Решетчатыми перегородками и жардиньерками огромная столовая была разделена на небольшие отсеки, в каждом из которых была воссоздана атмосфера отдельной столовой.

Сестра Ролф взяла себе камбалу с жареной картошкой, отнесла свой поднос к столику, за которым последние восемь лет сидела вместе с Брамфетт и Гиринг, и оглянулась вокруг на обитателей этого странного мира. В ближайшем к двери отсеке сидели, оживленно и громко разговаривая, лаборанты в своих замызганных халатах. Рядом с ними сидел старый Флеминг, фармацевт амбулаторного отделения, и желтыми от никотина пальцами катал хлебные шарики, похожие на пилюли. За соседним столиком — четыре стенографистки в голубых рабочих халатах. Мисс Райт, старший секретарь, работавшая в больнице уже двадцать лет, незаметно старалась есть побыстрее, стремясь вернуться к своей машинке. За ближайшей перегородкой расположилась группка специалистов вспомогательной службы — мисс Баньон, главный рентгенолог, миссис Недерн, начальник отдела медико-социальных проблем, и два физиотерапевта: они старательно оберегали свой статус, сохраняя вид спокойной, неторопливой деловитости, полнейшего безразличия к тому, что едят, и выбрав себе столик по возможности подальше от стола младших канцелярских работников.

И о чем все они думали? Может быть, о Фаллон. Вряд ли в больнице остался хоть один человек, начиная от врачей-консультантов и кончая палатными уборщицами, кто не знал бы уже, что еще одна ученица из Дома Найтингейла умерла при таинственных обстоятельствах и что вызваны сыщики из Скотленд-Ярда. Наверное, смерть Фаллон была сегодня предметом разговоров за большинством столиков. Но это не мешало людям обедать или продолжать свою работу. Так много было дел, так много других важных забот и так много слухов. И не просто потому, что жизнь должна продолжаться: в больнице эта избитая фраза обретала особый смысл. Жизнь продолжалась под действием движущей силы рождения и смерти. Поступали плановые больные; кареты «скорой помощи» ежедневно изрыгали новые порций людей в тяжелом состоянии; вывешивались списки тех, кому предстояла операция; покойников одевали и укладывали в гроб, а выздоровевших выписывали домой. Смерть, даже внезапная и неожиданная смерть, была более привычна для этих юных учениц с цветущими лицами, чем даже для самого опытного пожилого сыщика. И вообще, смерть вряд ли могла потрясти их. Либо ты примиряешься со смертью на первом курсе, либо отказываешься от мысли стать медсестрой. Но убийство? Это совсем другое дело. Даже в этом ожесточенном мире люди все еще испытывали животный страх перед убийством. Но сколько человек в Доме Найтингейла на самом деле верили, что Пирс и Фаллон были убиты? И присутствия чародея из Скотленд-Ярда с его свитой будет недостаточно, чтобы поверить в это странное предположение. Существовало слишком много других возможных объяснений, и все — гораздо проще и правдоподобнее, чем убийство. Далглиш может предполагать что угодно — надо еще доказать это.

Склонившись над тарелкой, сестра Ролф без всякого энтузиазма начала разделывать на мелкие кусочки свою камбалу. Ей совсем не хотелось есть. Густой запах еды стоял в воздухе, заглушая аппетит. В ушах звенело от шума. Непрерывный, сплошной поток невнятной разноголосицы, в котором с трудом можно было различить отдельные звуки.

Рядом с ней, повесив аккуратно сложенный плащ на спинку стула и плюхнув у ног бесформенную гобеленовую сумку, которая всюду ее сопровождала, сестра Брамфетт поглощала паровую треску с соусом из петрушки с такой воинственной напористостью, словно ее возмущала необходимость есть и она изливала свое раздражение на еде. Сестра Брамфетт неизменно брала паровую рыбу; и сестра Ролф вдруг почувствовала, что не сможет больше вынести еще один обеденный перерыв, глядя, как Брамфетт ест треску.

Она напомнила себе, что никто ее к этому не принуждал. Ничто не мешало ей поменять место, ничто, кроме странного оцепенения воли, из-за которого сделать такую простую вещь, как перенести поднос на три фута в сторону, к другому столику, казалось невозможным, бесповоротным шагом, ведущим к гибели. Слева от нее сестра Гиринг, оставив на потом тушеную говядину, резала треугольный кусок капусты на аккуратные квадратики. А начав наконец есть, она будет с жадностью запихивать в себя еду, точно прожорливая школьница. Но всякий раз этому предшествовала такая разборчивая и вызывающая слюноотделение подготовка. Сколько раз уже сестра Ролф подавляла в себе желание сказать: «Бога ради, Гиринг, перестань ковыряться и ешь!» И когда-нибудь, несомненно, она это скажет. И тогда про еще одну пожилую непривлекательную старшую сестру скажут: «Она становится неуживчивой. Наверное, возраст сказывается».