Книга Смерть бродит по лесу - Сирил Хейр

Слова «суд коронера» еще не утратили былого блеска, но славные дни таких судов прошли.

Время ожидания он коротал, стараясь вспомнить, когда именно парламент избавил коронера от обязанности любительски дублировать работу магистратов и полиции. Вспомнить он не смог. Не важно. Сегодня все равно не случится ничего интересного, и, хоть убейте, он не понимал, зачем сюда пришел, если не считать, что, закончив лекцию по гражданским правонарушениям, он не знал, куда девать сегодняшнее утро, а сидеть рядом с соседями по деревне все-таки лучше, чем пропалывать сад.

Он огляделся по сторонам, выхватывая в толпе знакомые лица. Он бросил ободряющую (как он надеялся) улыбку Годфри Рэнсому, который сидел на отведенном для него стуле неподалеку от него, и занялся извечно увлекательным делом — попытался читать газету соседа, стараясь, однако, не слишком привлекать внимание владельца. Заголовок был виден довольно ясно. «ГДЕ ХАМФРИ ПУРПУР?» — значилось большими буквами через всю первую полосу. Расплывчатое пятно под ним, вероятно, было фотографией, но в зале царил полумрак, поэтому оставалось только гадать. Прищурившись, Петтигрю едва-едва разобрал часть абзаца жирным шрифтом: «...полагает, что сможет оказать содействие в расследовании».

Он все еще был занят этой игрой, как вдруг сообразил, что дознание началось и присяжных уже приводят к присяге. Запинаясь на незнакомых словах, они нестройным хором пообещали, что будут настойчиво дознавать и выносить верные вердикты и так далее до конца освященной веками формулировки, как будто им действительно предстояло совершить что-то полезное.

Вопреки всем традициям коронер оказался тихим молодым человеком со скромными, почти застенчивыми манерами. Голосом, едва слышным дальше первых рядов, он сообщил присяжным, что намерен представить им свидетеля, который опознает покойную, а после перенести разбирательство. Будет ли оно созвано вновь, зависит от результатов расследования. Он вызвал полицейского констебля Меррета.

Выйдя размеренным шагом на середину зала, Меррет поднял Библию и звучным голосом произнес клятву. Потом объявил, что в девять часов сегодня утром явился в морг Королевской больницы графства Маркшир в Маркгемптоне для опознания тела...

— Прошу прошения, господин коронер, могу я сказать пару слов? — прервал происходящее низкий вежливый голос, раздавшийся от входной двери.

Меррет осекся на полуслове, зрители повернулись к входной двери, повисла тишина. Петтигрю, который, как и многие люди, никогда не слышал, но втайне надеялся услышать, как некто неизвестный прерывает бракосочетание в церкви, решил, что сейчас происходит нечто похожее. Оглянувшись, он увидел только толкотню у двери, где вмешавшийся, видимо, старался пробиться вперед.

— Тишина! — приказал коронер с неожиданной хрипотцой. — В случае дальнейших помех я велю очистить зал суда. — Он подал знак Меррету. — Продолжайте.

Но Меррет не продолжил. Стоя у возвышения, он смотрел в зал с выражением полнейшего замешательства на широком честном лице. Он повернулся посовещаться тихонько с коронером, и пока они говорили, тот же голос произнес:

— У меня есть право быть услышанным, и я настаиваю на том, чтобы меня выслушали. Пожалуйста, дайте пройти.

Мгновение спустя к возвышению прошествовал Хамфри Пурпур, чуть помятый после столкновения с приставом у дверей, но полностью владеющий собой. Он был одет в элегантный голубовато-серый костюм, к которому уместно присовокупил черный галстук.

— Господин коронер, — продолжил он, — я должен просить прощения за вмешательство, но разве я не прав, полагая, что обычно опознание на разбирательствах такого рода проводится ближайшим родственником? Я, как супруг покойной, заявляю, что следовало бы вызвать меня, а не этого свидетеля.

Коронер, как с удовлетворением отметил про себя Петтигрю, оказался на высоте.

— Могу я спросить, сэр, — спокойно сказал он, — видели ли вы тело покойной?

— К моему сожалению, нет. Я приехал издалека и еще не имел возможности.

— Тогда как свидетель вы не годитесь.

Пурпур дружелюбно улыбнулся.

— К стыду моему, я проглядел этот важный момент, — сказал он. — Возможно ли перенести разбирательство, чтобы я смог дать показания?

— Определенно нет.

— Я в ваших руках, сэр. В таком случае мне больше нечего сказать, разве только еще раз просить принять мои извинения.

И на этом, как с легким изумлением вспоминал позднее Петтигрю, экстраординарное происшествие завершилось. Меррет возобновил дачу показаний, они были усердно записаны и засвидетельствованы, и дознание было официально отложено. Приличия были прекраснейшим образом соблюдены. В том, что касается протокола, возникла лишь маленькая заминка, продлившаяся не более двух минут, которую суд уладил единственно приемлемым образом. До самого конца короткого заседания все собравшиеся вели себя так, словно не произошло ничего необычного. Это был исключительный пример английского спокойствия — или следовало бы назвать его тупоумием? — перед лицом неожиданности.

Коронер объявил заседание закрытым, собрал свои бумаги и вышел из зала. Прочие официальные лица потянулись следом. Публика уважительно стояла, пока они не прошли мимо. Затем последовали звуки отодвигаемых по деревянному полу стульев и скамей, надевание пальто и шляп, негромкие разговоры, приглушенные до полушепота, к которым жители Тисбери прибегают в общественных местах. Все они, каждый мужчина и каждая женщина, только что стали свидетелями величайшего события в их жизни, но по их поведению никто об этом не догадался бы. Очень медленно и спокойно они начали выходить, хотя путь к дверям им преградили газетчики, ринувшиеся за коронером и следовавшей за ним маленькой процессией.

Но гнались они, разумеется, не за коронером. Группу, перед которой жители деревни вежливо расступились, замыкал констебль Меррет, чья широкая спина эффективно блокировала любую попытку обогнать его в узком проходе между скамьями. Перед ним и сразу за коронером шел главный констебль. А между главным констеблем и Мерретом шли бок о бок, почти как старые друзья, суперинтендант Тримбл и Хамфри Пурпур. Все было проделано так незаметно, так естественно, что казалось отрепетированным. К тому времени, когда первый жадный репортер выбрался на улицу, дверца ожидавшей у входа полицейской машины уже закрылась. Поэтому фраза, которую на следующее утро прочитали за завтраком пять миллионов англичан, могла быть только такой: «Мистера Пурпура пригласили сопроводить полицейских в участок, и мистер Пурпур решил воспользоваться приглашением».

В медленно двигавшейся очереди на выход из зала Петтигрю оказался рядом с Годфри Рэнсомом.

— Полагаю, это решило ваши проблемы, — шепнул он.

Юноша уныло кивнул:

— В каком-то смысле да, сэр. Но разве не поставило новые?

Петтигрю дал себе время подумать. Потом, когда они были уже на улице, он повернулся к Годфри и с бодрой решимостью сказал:

— Самая главная моя проблема в том, что у меня есть газон, который срочно нужно подстричь, и масса сорняков, которые нужно повыдергать из цветочного бордюра. Прописывать лекарства другим всегда легко, поэтому я определил, что лучшее для вас сейчас — толика здорового физического труда. Готов предоставить вам его, если решите пойти ко мне, а вдобавок еще ленч и столько выпивки, сколько в вас поместится. Что скажете?