Книга Хуторок в степи - Валентин Катаев

В одно и то же время они прочитали в глазах друг другажгучий вопрос: но что же делать, если нет под руками взрослых? И вполнерезонный ответ на этот вопрос: если нет взрослых, обойдемся без взрослых.

Петя как знаток итальянского языка выступил вперед и ужеприготовился произнести фразу, начинающуюся словами: «Прего, синьор, дайтенам…»

Но мороженщик, красавец с красным чулком на кудрявой голове,оказался человеком весьма сообразительным. Он поспешно открыл длинный сундук,и, к своему крайнему изумлению, мальчики увидели в нем вместо двух медных банокс лужеными крышками брус льда. Мороженщик взял маленький стальной рубанок иначал стругать ледяное бревно. Затем он набил два стакана ледяными стружками иполил их из бутылки пронзительно яркой жидкостью вроде купороса.

Мальчики с любопытством съели красивое, но почему-то совсемне сладкое неаполитанское мороженое и почувствовали во рту такой вкус, какбудто бы наелись акварельных красок.

Не теряя времени, мороженщик настругал еще два стакана льдаи на этот раз полил его чем-то до такой степени розовым, что Павлик сразувспомнил константинопольский рахат-лукум и уже начал бледнеть. А Петярешительным жестом Василия Петровича отстранил мороженое, сказал на чистоитальянском языке: «Баста!» – заплатил десять чентезимов и, крепко взяв Павликаза руку, потащил его прочь.

Но дурное впечатление, произведенное странным мороженым,сразу рассеялось, едва мальчики очутились перед будочкой, прижатой к старойкаменной стене, из которой текла тонкая струйка родниковой воды.

На прилавке находилась корзина, наполненная огромныминеаполитанскими лимонами, а также стояли банки с сахарной пудрой и высокиестаканы.

Петя еще и рта не успел открыть, как продавец уже одниммахом разрезал пополам два лимона и особой машинкой выжал их в два стакана.Положив в стаканы сахарной пудры, он ловко подставил их под струйку воды, и онинаполнились до краев чем-то восхитительно перламутровым, с легкой сероватойпеной, а стекло запотело, и мальчики почувствовали настоящее блаженство, когдаприкоснулись пересохшими губами к этому удивительному напитку.

Уже наступал вечер. Над белой площадью с фонтаном виселокруглое темно-розовое вечернее облако, такое громадное, что люди, дома и дажецерковные башни под ним казались совсем маленькими.

В этом было что-то пугающе прекрасное. Мальчики побежалидомой по направлению, указанному Максом. Но город, фантастически освещенныйоблаком, сделался каким-то еще более чужим и непонятным. Нельзя было узнать ниодной улицы.

Быстро смеркалось, хотя облако все еще продолжало светитьсяна полиловевшем небе. Куда бы мальчики ни поворачивали, оно всюду следовало заними, выглядывая из-за высоких крыш своими круглыми малиновыми краями. Узкиеулицы быстро наполнялись толпами людей, вышедших погулять, как это всегдабывает по вечерам в южных городах. Слышалось жаркое шарканье башмаков покаменным тротуарам. Дневная жара сменилась другой жарой – вечерней, не такойсухой, но зато еще более душной.

Из открытых дверей кофеен и баров уже ложились на улицуполосы знойного света. С балконов слышались звуки мандолин. Усилились запахикипящего кофе, газа, анисовой водки, устриц, жареной рыбы, лимонов… В руках уженщин трещали веера. Еще громче и музыкальнее пели голоса мороженщиков игазетчиков.

В подворотнях таинственно появились продавцы кораллов.Что-то в высшей степени опасное, порочное показалось Пете в их котелках,надвинутых на мрачные глаза, в их сладостных улыбках под нафабренными усами, вих бархатных жилетах, визитках, в их смуглых пальцах, унизанных перстнями, и вплоских, широких ящиках на широком ремне, которые они держали перед собой,издали и молчаливо показывая проходящим дамам свои сокровища: кровавые кораллы,как вырванные с корнем зубы; и другие кораллы – мелкие, нанизанные на нитку; ибледно-розовые, почти белые, крупные и гладкие, как бобы; и вставленные взолото помпейские камеи; и каменные цветки полупрозрачных гемм. Разложенные начерном бархате и подробно освещенные гробовым светом газового фонаря, все этивещицы производили на Петю странное впечатление маленьких мертвых животных скакой-то другой планеты.

Павлика же больше всего пугали недобрые глаза продавцов, ион, положив руку за пазуху, крепко сжимал в плотном кулаке мелкие итальянскиеденьги.

Один переулок показался знакомым. Мальчики свернули в него ипобежали в гору по каменным плитам. Внезапно дома кончились, и они увидели,Везувий. Очевидно, они подошли к нему с какой-то другой стороны, так как он былсовсем не такой, как всегда, а одноглавый, громадный. Он был страшно близок.Освещенный последними красками умирающего заката, покрытый чудовищной шапкойсернистого дыма, насквозь пронизанного жаром раскаленного железа, Везувий,казалось, сию минуту начнет извергаться, и мальчикам даже послышался подземныйгул.

Им стало так страшно, что они сломя голову бросились назад исейчас же наткнулись на отца, который вот уже почти три часа, без шляпы и врасстегнутом пиджаке, бегал по Неаполю, разыскивая потерявшихся детей.

Он так обрадовался, увидев Петю и Павлика, что на этот раздело обошлось даже без упреков. И дети и отец настолько устали от переживаний,что лишь только добрались до своего номера, как тотчас, даже не умывшись,завалились спать и, надо признаться, выспались на славу, несмотря на страшнуюдухоту, писк москитов и доносившиеся с улицы почти всю ночь шум толпы и музыку.

Глава 25

Уголек в глазу

А на другой день с утра для них началась та ни с чем несравнимая суетливая, утомительная и в то же время восхитительная жизнь, котораяподхватила их, потащила по городам, гостиницам и кончилась лишь полтора месяцаспустя, когда они, окончательно измученные, наконец переехали границу и сноваочутились в России.

Хотя они путешествовали по строго продуманному плану, но всеже потом, когда Петя вспоминал об этом путешествии, оно представлялось емускоплением не связанных между собой дорожных впечатлений, мельканием красивыхвидов, дворцов, фонтанов, площадей и, конечно, музеев.

У семейства Бачей было слишком мало денег, для того чтобыони могли позволить себе роскошь где-нибудь по дороге задержаться хотя бы налишний день, отдохнуть, осмотреться, привести в порядок свои мысли и чувства.