Книга Патриот - Алексей Анатольевич Навальный

электричек и автобуса.

Единственное, что, наверное, мой интерес к политике поугас.

Вернул мне его другой человек — Владимир Владимирович Путин.

Глава 7

Ух, какой драматический поворот! В художественной литературе в таких случаях принято писать что-то вроде: «Плавное течение моего рассказа нарушило такое-то событие». Вот и у меня нарушило. Событие. Я в тюрьме. Предыдущую главу, про поступление в институт, я писал в красивом доме в немецком Фрайбурге, а продолжаю из тюрьмы.

После выхода из больницы я обсуждал с моим агентом Кэти, что точный план этой книги по главам сделать сложно, ведь у меня «ongoing story»[7]. Вот она и развивается, эта история, прямо сейчас, и выглядит это (сам отлично понимаю) как дешёвый литературный приём. Ничего не поделаешь: жизнь полна ситуаций, напоминающих литературные клише.

Смешливая девица — секретарь суда — дала мне на подпись какие-то документы и удивилась, когда я спросил, какое сегодня число: «Как же вы не знаете? Сегодня 18 января, и вы эту дату должны запомнить очень-очень хорошо».

Я с деланым удивлением спросил, что она имеет в виду. Девица ещё сильнее захихикала и замахала на меня руками. Вопрос мой в ответе не нуждался: мы оба понимали, что именно от 18 января я буду потом отсчитывать свой тюремный срок.

А так как девица была не из местного Химкинского суда, а привезла мне на подпись уведомление из суда Симоновского, где, по месту моего жительства, должны будут рассмотреть вопрос о замене моего условного срока на реальный, её прозрачный намёк выглядел ещё убедительнее. Раз так, давайте я подробно опишу это важное для меня 18 января, а заодно и 17-е тоже. Тем более что в камере у меня пока всё равно ничего нет, кроме бумаги и ручки, — идеальные условия для писателя.

Что утро 17 января будет особенным, было определено довольно давно. Первоначально мой план был такой: вернуться в Москву 15 декабря и отпраздновать Новый год и Рождество. План этот не опирался ни на что, кроме моего представления о скорости выздоровления и желания встретить Новый год дома. В одном из первых интервью после выхода из больницы, отвечая на вопрос: «Скажите хотя бы примерно, когда вы вернётесь? Новый год где встретите?», я фыркнул: «Ну конечно, дома».

Заявление о том, что, вылечившись после отравления, я вернусь в Россию, я сделал ещё в реанимации. Вернее, это было даже не заявление. В один из своих приходов Юля читала мне с телефона всякие неотложные вопросы, которые через неё задавали мне коллеги. Я, лёжа в трубках и проводах, на них отвечал.

— Кира спрашивает: надо что-то ответить New York Times на их вопрос, вернёшься ли ты назад.

— Что за тупой вопрос. Конечно, вернусь.

— Так ей ответить?

— Ну, только без комментария, что вопрос тупой.

К моей досаде, из этого вышла целая новость, которую перепечатали все СМИ.

Вот так: работаешь двадцать лет у всех на виду, — злобно думал я на следующий день, глядя в стену, — пишешь сотни статей, ежедневно подтверждаешь свои слова делами, и всё равно все они могли подумать, что я испугаюсь и не вернусь. Мне это казалось ужасно несправедливым.

Что затея с возвращением в середине декабря провалится, стало ясно в октябре. К тому моменту мне было гораздо лучше, но чувствительность левого бедра так и не вернулась, оставались проблемы с координацией движений.

На семейном совете по этому поводу Юля произнесла фразу, которая меня убедила: «Ты же понимаешь, они могут снова тебя отравить. Давай ты вернёшься в такой физической форме, что, если это случится, у тебя будет хотя бы шанс выжить».

Мы решили отложить отъезд до середины января, а там смотреть по состоянию. И вот рано утром я открываю глаза. 17 января. Отель в Берлине. Мы остановились тут переночевать, приехав из Фрайбурга.

Темно, я гляжу в потолок. Мой живот услужливо напоминает: «Да-да, Алексей, сегодня особенный день». Американцы называют это ощущение «бабочками в животе» — по крайней мере, так всегда говорят герои и героини голливудских фильмов в ответственные моменты. Несколько секунд лежу и думаю, кому же пришло в голову это дурацкое чувство беспокойного ожидания, живущее в животе, назвать «бабочками». У меня такое бывает накануне больших публичных выступлений, митингов, приговоров и так далее. Я знаю, что это пройдёт в тот момент, когда всё начнётся, но пока они летают. В конце концов я решаю, что «бабочек» придумали американские маркетологи, вроде тех, что каждый год изобретают новые праздники, на которые надо дарить подарки. Правда, непонятно, какой в этом экономический смысл. Может, они продавали лекарство под слоганом: «Нежно успокоим бабочек, летающих в вашем животе»?

Поезд мыслей — мой любимый вид транспорта — моментально довозит меня до следующей станции: «Если бы я был маркетологом, какой праздник я бы придумал, чтобы заставить людей тратить деньги на ненужные покупки?» На ум, конечно, сразу приходит День брата или День сестры. Нет, я могу лучше. Думай!

Вот! Я бы запустил День лучшей подруги — Bestie Day! Толпы девушек носились бы по магазинам косметики, чтобы вручить подарки нескольким подругам со словами: «В этот день я думаю только о тебе, моя любимая подруженька». И будут носиться, никуда не денутся: социальное давление заставит. Пять лет промоушена — и отсутствие подарка в этот день будет означать, что тебя не считают лучшей подругой.

А может, не День лучшей подруги, а просто День подруги? Это увеличивает охват. Нет. Слово «лучшей» будет воздействовать на людей и увеличит средний чек.

Я уже начал планировать глобальную рекламную кампанию, которую мог бы заказать департамент мирового правительства, отвечающий за обогащение торговых сетей (конечно, инфлюэнсеры в инстаграме и голливудская комедия положений, где героиня попадает впросак, клятвенно заверив нескольких подруг, что они лучшие), как в окно моего мысленного поезда постучал строгий человек:

— Алексей, если ты думаешь, что ты офигенно креативный и с пользой проводишь время, то это не так. То, что ты делаешь, называется «прокрастинация». Ты не хочешь вставать и заниматься делами, а у тебя их полно: самолёт через семь часов.

Ладно, чёрт с вами, встаю. Но мировое правительство ещё пожалеет, что отказалось от моих услуг маркетолога.

Поворачиваю голову — белки глаз в темноте. Юля смотрит на меня. Оказывается, она тоже проснулась.

— Привет.

— Привет.

— Ты шевелил губами — ругался с кем-то?

— Нет, придумывал способ заставить женщин покупать друг другу подарки.

— Здорово. А ты не мог бы придумать способ, чтобы всё быстрее закончилось и наступил вечер, а мы дома?

— Уже придумал. Надо, чтобы кто-нибудь одолжил мне машину времени.