Книга Изменить судьбу - Алекс Войтенко

его на территорию аэродрома, якобы для показа техники, или скажем быта советских летчиков, а здесь, мы смогли бы как-то задержать его, до прибытия представителей НКВД.

Павел на минуту задумался, а затем произнес.

— Ну, что же, я попробую. Заодно попытаюсь понять, как он докатился до этого.

— Только прошу вас не пережимайте. Если он почувствует неладное и уйдет, рано или поздно мы его конечно поймаем, но не хотелось бы затягивать с этим. Кто знает сколько за это время он может принести вреда нашей социалистической Родине! А я в свою очередь, сделаю отметку в сопроводительном листе, показывающим вашу неоценимую помощь в задержании опасного преступника…

* Угуй, угуй! Тав, тав!* — Нет, Нет! Пять! (мнгл)

Глава 14

14

— Как же так, Петь, ты же всегда стоял за правду! Ну вот не верю я что ты умышленно срывал план и саботировал производство.

— Уже напели тебе Паш? Ну давай арестуй меня. — Я протянул ему руки предлагая надеть наручники. — Мне все равно бежать некуда.

— Прекрати, ты же знаешь, что я никогда не пойду на это! И все-таки, как это произошло.

— Как? Да очень просто. Помнишь, как я в Испании требовал качества сборки и ремонта, чуть до драки не доходило, зато после двигатели как часы работали. На заводе было примерно так же, вот только мои требования, оказывается были направлены не на улучшение качества, а на то, чтобы досадить простому рабочему, чтобы замучить его штрафами, не дать опохмелиться или не допустить пьяного на работу. Оказывается, там в СССР, это нормальная практика, трезвым советский человек просто не в состоянии работать, у него все из рук валится. А пьяному море по колену. Если заданное отверстие не совпадает с эталонным, рабочий не бежит жаловаться по этому поводу, и не берет в руки дрель, чтобы привести отверстие в норму, он берет молоток, и забивает болт силой. А после пытается навернуть на испорченную резьбу гайку. А если не получается, то оставляет как есть, или в лучшем случае, расклепывает болт. Был болт, стал заклепкой. Для него так привычнее, понимаешь! Какое уж тут качество сборки? А то и просто, садится на любой ящик и объявляет долгий перекур. Он видите ли устал, из-за того, что конвейер движется слишком быстро, или допустим вчера пришлось целый день копать картошку, и руки сегодня ничего не держат. А конвейер продолжает двигаться дальше, но несколько операций на нем остаются не исполненными. Но стоит поднять этот вопрос на собрании, так собрание встает на сторону рабочего, и все остается как было. А виноват в итоге этот еврей — инженер.

— Какой еврей? — удивленно переспросил Павел.

— Я. Мое имя переделали в Петра Ивановича Пиментель, и все работники завода считали меня именно евреем и за глаза, а порой и прямо, иначе чем жидом не называли. Вот и вышло, что мои требования, это саботаж и происки мирового капитала. Как итог статья «58−7» и пять лет лесоповала. А лагерь — это промозглый барак, изо всех щелей которого дует ветер, а порой залетает и снег. Две буржуйки на все помещение, вокруг которых расселились уголовники и никого не подпускают к теплу, и недоваренная на воде каша изо дня в день, даже без запаха мяса или рыбы. За год, я потерял больше пуда своего веса. Это сейчас уже отъелся, а тогда был готов упасть от малейшего ветерка, до сих пор не могу понять как сил на побег хватило.

— А на красноармейца зачем напал, он-то в чем виноват.

— Ни в чем, Паш, просто если бы я не связал его, он бы начал стрелять, может быть и не попал бы, но уж точно тревогу бы вызвал в лагере, а мне всего было двадцать два года и я хотел просто жить. Да и не сильно я его стукнул. Он уж при мне очнулся и с ним было все в порядке. Я даже прикуренную папироску ему в рот сунул, чтобы не скучно было. Потом ушел сюда в Монголию. Совсем не ожидал, что встречу тебя здесь. Да и разоружив его, я оставил его возле костра, так что он хоть и был связанным, но уж точно не замерз, да до возвращения в лагерь, к тому моменту оставалось не больше двух часов. Так что наверняка его быстро нашли. А ты-то как здесь оказался, насколько я знаю, в это время должен служить в Москве.

— Откуда ты знаешь? Хотя да, в газетах об этом писали. Это чистая случайность, я давно уже в заместителях наркома по ВВС, а здесь просто с проверкой. Все же новый аэродром, а это как раз по моей части.

— Вот видишь ты «все выше, и выше, и выше», прямо как в песне, а я наоборот. Когда за мной придут. Ты ведь специально здесь, чтобы я не сбежал.

— Я хочу помочь.

— Чем ты можешь помочь, скажи?

— У меня есть одна идея, правда я не совсем уверен, что ты справишься с этим, все же прошло достаточно много времени. Но сейчас я просто не вижу другого пути. Так что или пан, или пропал.

— Что ты имеешь ввиду?

— Помнишь полетную тренировку на «Испано-Сюизе», когда я учил тебя летать.

— Ты хочешь сказать, что здесь есть такой-же самолет, и ты предлагаешь мне улететь.

— Точно такого же нет. Но есть почти такой же, советский У-2. Здесь он выступает в качестве почтового, поэтому имеет дополнительные баки, в итоге вместо стандартных четырехсот километров, способен пролететь почти вдвое большее расстояние. А если повезет и попадешь в попутную струю, то и дальше. Но лететь придется ночью, а это дополнительная нервотрепка, потому что за бортом темно, и взлетать, и лететь придется глядя только на приборы. Просто убедить себя, что за бортом ничего нет и смотреть только на приборы. Это очень сложно, но ты педант, ты справишься. Другого варианта, я не вижу. Как, решишься на такое?

— А как же ты, ведь вина падет на тебя?

— За меня не беспокойся, я выкручусь. Так что?

— Я только «ЗА». Могу ли я что взять с собою.

— Конечно возьми, деньги, еду, одежду. в самолете места полно, да и не думаю, что там тебя будут ждать