Книга Гость из будущего: Анна Ахматова и сэр Исайя Берлин: История одной любви - Дьердь Далош

class="stanza">

Все, кого и не звали, в Италии, —

Шлют с дороги прощальный привет.

Я осталась в моем Зазеркалии,

Где ни Рима, ни Падуи нет.

Под святыми и грешными фресками

Не пройду я знакомым путем

И не буду с леонардесками

Переглядываться тайком.

Причин для меланхолии было более чем достаточно. Советский Союз почти так же строго оберегал государственные границы от собственных граждан, как и от действительных или мнимых шпионов и диверсантов. Для того чтобы кто-то мог покинуть страну в западном направлении, требовались нечеловеческие усилия. Индивидуального туризма в капиталистические страны не существовало, групповые поездки случались очень редко, и, если в список возможных участников попадал обычный человек, это считалось большой наградой. Притом никогда нельзя было знать заранее, стоит ли затрачиваемых усилий деятельность по заполнению бесчисленных анкет, по добыванию рекомендаций по месту службы и характеристик от парторганизации. Решения о поездках принимались в обстановке строгой секретности, загранпаспорт выдавался лишь за день-два до отъезда. Исключение из этих строгих правил делалось лишь для некоторых служебных командировок, а паспорт, позволяющий неоднократный выезд, имели только некоторые привилегированные деятели искусства (например, Евтушенко и Вознесенский). Однако по каждому отдельному случаю вердикт выносил выездной отдел ЦК КПСС, и решающее слово тут принадлежало КГБ.

Имея в виду все эти обстоятельства, трудно было представить, чтобы Ахматова сама смогла когда-нибудь увидеть Этну. Так что таскать для нее каштаны из огня пришлось опять-таки Суркову; надо отдать ему должное, он и на сей раз не выглядел чрезмерно нерешительным. Прежде всего он официально сообщил своей давней протеже, что Союз писателей СССР не имеет возражений ни против награды, ни против поездки. И лишь после этого, 25 мая 1964 года, обратился с письмом в ЦК.

В письме он описал состав жюри, упомянув, что один из его членов, профессор Дибенедетти, состоит в Итальянской коммунистической партии. Как он писал, среди прежних лауреатов премии были такие «прогрессивные писатели», как Умберто Саба, Сальваторе Квазимодо и Тристан Тцара. Денежная часть премии составляет один миллион лир (две тысячи долларов); советскому писателю, подчеркнул Сурков, премия присуждается впервые.

Затем он обрисовал творческий путь «старейшего русского советского поэта», то есть Анны Ахматовой, которой скоро исполняется 75 лет. Не забыл упомянуть, что «ее муж, Н. Гумилев был расстрелян за участие в контрреволюционном заговоре», однако «Анна Ахматова осталась в Ленинграде и в годы Великой Отечественной войны писала мало оригинальных стихов, но много переводила и занималась исследованием творчества Пушкина. Великая Отечественная война застала ее в Ленинграде и была временем коренного перелома ее отношения к советской действительности. Начиная с цикла стихов, посвященных обороняющимся от врага ленинградцам, и таких стихов, как „Мужество“, напечатанное в начале 1942 г. в „Правде“, Ахматова по праву занимает свое место в ряду советских поэтов, помогавших народу своей патриотической лирикой <…> После войны у Ахматовой возникает рецидив ее прежних настроений и ее стихи подвергаются справедливой (но очень резкой по тону) критике в постановлении ЦК ВКП(б) „О журналах „Звезда“ и „Ленинград““. Постановление это не проходит для Ахматовой бесследно. В 1948 (правильно: в 1949-м. — Д. Д.) году на страницах журнала „Огонек“ и в других периодических изданиях начинают публиковаться новые ее стихи, возвращающие ее в ряды советской поэзии. <…> Во всех случаях, когда иностранные журналисты и иностранные студенты пытались спровоцировать Ахматову на какие-либо жалобы или антисоветские высказывания, она давала им резкий отпор и вела себя как достойный советский гражданин. Принимая во внимание все это, а также то, что наше положительное отношение к присуждению ей итальянской премии больно ударит по рукам иностранных клеветников, было бы полезно не препятствовать принятию Ахматовой этой премии».

Виртуозная демагогия Суркова состояла не только в том, что он, как и в письме Хрущеву летом 1959 года, великодушный жест хотел сделать особенно приятным для государства, изобразив его как «болезненный удар» по классовому врагу. Особое его умение проявилось в том, что он не сказал. Некоторые произведения Ахматовой, среди них «Поэма без героя» и «Реквием», к этому времени уже были опубликованы во многих зарубежных странах. Их напечатали даже русские эмигрантские издательства — правда, с осторожным примечанием: «Без ведома и согласия автора». На данный момент Ахматову ни в каких политических проступках нельзя было упрекнуть, и Постановление от августа 1946 года аппарат не мог уже обратить против нее, если не желал выставить себя на посмешище. Запрет же на выезд легко мог вызвать на Западе возмущение, то есть стать опять же «болезненным ударом», но не по классовому врагу, а по советской внешней политике, которой в этом случае непросто было бы отразить обвинение в бесчеловечности.

Попытка мягкого шантажа, предпринятого Сурковым, оказалась удачной. Товарищи Снастин и Поликарпов, сотрудники идеологического отдела ЦК, своего рода Розенкранц и Гильденстерн советской культурной политики, поначалу ограничились тем, что в адресованном Политбюро письме от 27 мая 1964 года попытались слегка очернить председателя Союза писателей: «Как явствует из шифровки Советского посла (и отца будущего министра иностранных дел России. — Д. Д.) т. Козырева, т. Сурков дал предварительное согласие на приезд в Италию А. Ахматовой без согласования вопроса на месте». Далее следует фраза, которую можно было бы назвать «безыдейной», если бы это понятие в официальном советском лексиконе не было закреплено за буржуазно-декадентской духовностью. «Присуждение итальянской литературной премии А. Ахматовой, несмотря на то что эта премия присуждалась ряду прогрессивных писателей, в том числе коммунистов, имеет тенденциозный характер, является поддержкой поэтессы, творчество которой критиковалось в нашей стране». Таким образом, августовская анафема 1946 года спустя двадцать лет осталась единственным, хотя и успевшим затупиться оружием в руках недругов Ахматовой, к которым, еще с 1940 года, принадлежал и Дмитрий Поликарпов.

В финале письма можно даже расслышать нечто вроде зубовного скрежета: «В сложившейся обстановке Идеологический отдел считает возможным согласиться с предложением т. Суркова о поездке А. А. Ахматовой в Италию на десять дней для получения премии…»

11 июня 1964 года небожители из Политбюро: Леонид Брежнев, Леонид Ильичев, Петр Демичев, Борис Пономарев, Михаил Суслов — поставили свои подписи под самой, пожалуй, короткой записью в огромной кипе папок с делом Ахматовой: «Согласен».

Престарелый Корней Чуковский в эти дни записал в своем дневнике следующее: «Ахматова в Италии — это фантастика. У нее, — тут он процитировал своего любимого поэта, Некрасова, —

Нет косточки неломаной,

Нет жилочки нетянутой, —

и вдруг в Италии, где ее коронуют». Однако Чуковский не был бы русским писателем, если бы встретил