Книга О команде Сталина. Годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик

победы одной над другой»[277]. Было принципиально важно не дать Западу себя запугать, а для этого часто надо было разговаривать с ним жестко. «Жулики» – один из эпитетов, которые Сталин использовал в отношении западных лидеров, это касалось как внутренних обсуждений, так и публичных выступлений. Им «ответили в самый нос – щелчком»[278], с удовлетворением говорил Молотов в 1929 году. Через несколько лет Сталин поздравил Молотова с тем, что он нашел правильный тон в своей речи о международном положении: «Вышло хорошо. Уверенно-пренебрежительный тон в отношении „великих“ держав, вера в свои силы, деликатно-простой плевок в котел хорохорящихся „держав“ – очень хорошо. Пусть „кушают“»[279].

И для команды, и для самого Сталина начало 1930-x годов было временем интенсивного изучения иностранных дел. Абсолютно всем членам команды пришлось в эти годы выполнять поручения, связанные с международными вопросами. Основной груз лег на Сталина и Молотова, а Ворошилов, Орджоникидзе и Микоян помогали в своих областях (армия, промышленность, международная торговля)[280]. Роль дипломатов в формировании советской внешней политики была ограниченной, как позднее вспоминал Молотов, «потому что все было в кулаке сжато у Сталина, у меня – иначе мы не могли в тот период»[281].

Роль Максима Литвинова, наркома иностранных дел с 1930 по 1939 год, явно была недооценена, и сам Молотов, который в 1939 году сменил Литвинова на этом посту, никогда его особо не любил. Молотов признавал, что тот был умным человеком и хорошим дипломатом, имевшим опыт в иностранных делах, но душой он не был с ними и внутренне не всегда соглашался с решениями, которые он принимал, поэтому «он не мог пользоваться нашим полным доверием»[282]. Тем не менее Литвинов был старым большевиком, у него были большие революционные заслуги и он не был связан с оппозицией, что было нетипично для еврейского интеллектуала и бывшего эмигранта, хорошо владевшего иностранными языками. Молотов утверждал, что Литвинов хорошо относился к Сталину, пока занимал свою должность, но позже высказывал весьма желчные мнения о членах команды. (Его эксцентричная образованная жена-англичанка Айви была не столь сдержанной в своих комментариях, даже когда он был наркомом иностранных дел.) В 1930-е годы Литвинов, когда бывал в Москве, часто присутствовал и на официальных заседаниях Политбюро, и на неформальных встречах со Сталиным и главными членами Политбюро, но его статус был ниже, он не был даже членом Центрального комитета, не говоря уже о Политбюро, и никогда не принадлежал к ближнему кругу.

Имя Литвинова связано со вступлением Советского Союза в Лигу Наций и с попытками создать в 1930-x годах антигерманский альянс. Конечно, это была в 1930-е годы политика Сталина, но, без сомнения, Литвинов и советский посол в Великобритании Иван Майский внесли свой вклад в то, чтобы Советский Союз предпочел западные демократии, в то время как Сталин и Молотов просто стремились отсрочить начало войны при невозможности не остаться с вероятным агрессором (Германией) один на один. Сталин и другие члены команды, действительно, в переписке позволяли себе много презрительных комментариев в отношении Литвинова, часто на том основании, что раз он на регулярной основе общается с иностранцами, то они, вероятно, водят его за нос. Но антифашизм был не просто политической линией Министерства иностранных дел, с середины 1930-x годов это был также и принцип Коминтерна – единственная политическая линия Коминтерна, которая когда-либо имела широкую привлекательность для левых в международном масштабе[283].

Команда в целом не общалась с иностранцами, и даже близкие контакты с людьми, профессионально занимающимися иностранцами, были весьма ограничены. Конечно, были исключения, но гораздо меньше, чем в случае с оппозиционерами-космополитами. Сталин использовал Евгения Варгу, венгра, в качестве советника по международной экономике; и он, и Молотов консультировались с финном Отто Куусиненом[284]. У Молотова был близкий друг детства Александр Аросев, который заменил Ольгу Каменеву в качестве главы Общества культурных связей с зарубежными странами и в 1930-x годах проводил бо́льшую часть времени в Европе, женившись вторым браком на чешке[285]. Два родственника Сталина, Александр Сванидзе и Павел Аллилуев, оба близкие друзья его семьи, в 1920-x годах много времени проводили в Берлине в качестве торговых представителей. Когда болгарский герой дела о поджоге Рейхстага Георгий Димитров поселился в 1934 году в Москве и вскоре после этого стал главой Коминтерна, он был допущен в более широкий круг общения членов команды. В этом качестве у него было много возможностей увидеть достаточно пренебрежительное отношение Сталина и его сподвижников к Коминтерну и европейским коммунистам[286]. Несмотря на то что Запад был озабочен Коминтерном как символом международного заговора, Сталин, Молотов и остальные относились к нему настолько пренебрежительно, что это поражало в коммунистах, на словах заявлявших о своем интернационализме.

У Соединенных Штатов в глазах членов команды был другой, более позитивный, образ, чем у старой Европы. Хотя США и были капиталистическими, но не были упадочническими и кастовыми, как Европа, и с точки зрения технологического прогресса это был мировой лидер. Сталин мог с некоторой теплотой говорить об американском ноу-хау и предпринимательском духе, рекомендуя их как образец для подражания[287]. Конечно, он знал это лишь из вторых рук, даже на личных встречах с американскими дипломатами, журналистами и бизнесменами он использовал снисходительный тон. Но несколько крупных советских проектов индустриализации опирались на опыт американских консультантов.

Соответственно именно в Америку летом 1936 года отправили Микояна в беспрецедентную двухмесячную поездку для изучения пищевой промышленности и ее новых технологий. Это была идея Сталина – по-видимому, спонтанная, поскольку она означала отмену в последнюю минуту запланированного отпуска семьи Микоян в Крыму и включение (в качестве компенсации) его жены Ашхен в группу вместе с разными специалистами в области промышленности. Любопытна «домашняя», неформальная помощь от Сталина: он снабдил группу переводчиком в виде племянника гувернантки своей дочери Светланы, англоязычного немца с Кавказа, который, по словам Микояна, проделал хорошую работу не только как переводчик, но и консультант (на основании каких знаний – неясно) по поводу местных нравов. Запад был совершенно новым для Анастаса и Ашхен, и они прекрасно провели время; Микоян так много узнал из поездки, что позже назвал ее своим «университетом». Микояну, по характеру не склонному к сильным подозрениям и бдительности, свойственной Сталину и другим членам команды, американцы казались приветливыми, дружелюбными и полезными. Они показали ему заводы по производству мороженого, фабрики упаковочных материалов и чикагские скотобойни. Они отвезли его в Детройт, где он увидел, как строятся машины, и встретился с Генри Фордом,