Книга От Красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство (1917-2036) - Юрий Георгиевич Фельштинский

оставила его себе.

Удивительно, что объяснение Лёгонькой всех удовлетворило. Ее даже не арестовали. С нее лишь взяли подписку о явке в Особый отдел ВЧК по первому требованию для дачи показаний — и отпустили. О дальнейшей ее судьбе нам ничего не известно, хотя дело Лёгонькой пересматривалось НКВД в ноябре 1934 года. Трудно предположить, что, вновь попав в поле зрения НКВД, заинтересовавшегося ее личностью, она уцелела, тем более что начинался «большой террор»: 1 декабря 1934 года был убит Сергей Киров.

Генеральная прокуратура Российской Федерации поднимала вопрос о новом расследовании обстоятельств покушения на Ленина, совершенного 30 августа 1918 года, дважды. 19 июня 1992 года она начала проверку обоснованности привлечения к уголовной ответственности, приговора и расстрела 3 сентября 1918 года по внесудебному постановлению Президиума ВЧК Фанни Каплан и приняла «Постановление о возбуждении производства по вновь открывшимся обстоятельствам». Впрочем, единственным таким обстоятельством было падение советской власти в Советском Союзе.

До лета 1996 года дело Каплан, сменяя друг друга, дорасследовали шесть следователей (что не могло не сказаться отрицательно на их работе). Провели комплексную криминалистическую экспертизу браунинга № 150489, хранившегося в Историческом музее, и пуль, попавших в Ленина. Но результаты этой экспертизы не были исчерпывающими. Эксперты пришли к выводу, что из двух пуль «одна выстрелена, вероятно, из этого пистолета», но «установить, выстрелена ли из него вторая, не представляется возможным». Браунинг заклинило, и он перестал работать. Но когда сравнили пули, извлеченные при операции Ленина в 1922 году и при бальзамировании Ленина в 1924 году, выяснилось, что они разные[97]. Это было новое указание на участие в покушении второго человека.

Здесь самое время вернуться к Семенову и Коноплевой. Оба были чекистами, засланными по линии ВЧК в партию эсеров нелегалами. Эсеры их считали своими. Но «своими» Семенов и Коноплева были только в ведомстве Дзержинского. В эсеровской партии они служили «штирлицами». В 1921 году большевистское руководство приняло решение о проведении первого в советской истории открытого судебного процесса — против партии эсеров. Это была самая крупная российская социалистическая партия с весомым боевым революционным прошлым. В числе ее руководителей состоял известный легендарный боевик Борис Савинков. К 1921 году в «объективность» большевиков мало кто верил. Было понятно, что за процессом над партией эсеров будут следить многочисленные социалистические партии Второго интернационала. Процесс ни за что нельзя было провалить. Эсеров во всех случаях нужно было осудить. Семенову и Коноплевой отводилась на этом процессе самая ответственная роль. Представляясь на процессе разочаровавшимися в эсеровских идеалах членами партии эсеров, они должны были давать показания против арестованного чекистами партийного руководства.

В связи с этим в самом начале 1921 года было принято решение о вступлении Семенова и Коноплевой в большевистскую партию, переименованную к тому времени из РСДРП(б) в РКП(б). В то время не все чекисты вступали в большевистскую партию (эта «традиция» возникла позже), и ЦК РКП(б) пытался таким образом застраховать себя от неожиданностей со стороны сотрудников Дзержинского, не подчинявшихся партийной дисциплине. Семенова принимали в январе 1921 года. Коноплеву — в феврале. Операция была секретной. Рекомендации двум «эсерам» писали высшие руководители большевистской партии. В случае Семенова — секретари ЦК А. С. Енукидзе, Л. П. Серебряков и Н. Н. Крестинский. В случае Коноплевой — Н. И. Бухарин, И. Н. Смирнов и М. Ф. Шкирятов.

После этого Семенов и Коноплева приступили к заготовке компрометирующей партию эсеров документации, которая должна была фигурировать на процессе. 3 декабря 1921 года Семенов закончил написание брошюры о «подрывной деятельности» эсеров. Рукопись этой брошюры хранится в материалах эсеровского процесса с чернильной пометкой Сталина: «Читал. И. Сталин. (Думаю, что вопрос о печатании этого документа, формах его использования и, также, о судьбе (дальнейшей) автора дневника [Семенова] должен быть обсужден в Политбюро). И. Сталин»[98].

И действительно, после удачно завершенного для большевиков процесса, по решению Политбюро и Сталина, Семенова и Коноплеву повысили в должностях и рангах.

5 декабря 1921 года, то есть через два дня после написания брошюры, Семенов подал «доклад» в ЦК РКП(б)[99], где указывал, что уже в конце 1920 года пришел к мысли «о необходимости открыть белые страницы прошлого» партии эсеров, что он был за границей, следил за работой эсеров и понял, что из всех партий — эсеры «безусловно единственная реальная сила, могущая сыграть роковую роль при свержении советской власти», а потому решил «разоблачить п.с.-р. перед лицом трудящихся, дискредитировать ее… открыв темные страницы ее жизни, неизвестные еще ни РКП(б), ни большинству членов п.с.-р.»[100].

Сегодня все это выглядит как дешевая провокация, как плохо поставленный спектакль с примитивным сценарием. Но 21 января 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) поручило И. С. Уншлихту по линии разведки принять меры к тому, чтобы брошюра Семенова вышла из печати за границей не позже, чем через две недели. Началось очередное активное мероприятие госбезопасности за границей.

2 марта 1922 года берлинская газета «Руль», через которую советская госбезопасность всякий раз «сливала» требуемую для «вброса» в зарубежную печать информацию, впервые упомянула вышедшую в Берлине в типографии Г. Германна книжку Семенова (на которую, разумеется, иначе никто не обратил бы внимания). Сразу же после этого брошюру переиздали в РСФСР. Нравы тогда были простые, даже у чекистов, поэтому на изданной в советской России книжке было откровенно указано, что она отпечатана «тиражом в 20000 экз. в типографии ГПУ, Лубянка, 18».

Коноплева, в свою очередь, написала ряд документов, подкрепляющих собственную легенду об эсерке-перебежчице, эсерке-предательнице, перевербованной советской властью[101]. Чекистам важно было иметь в архиве материалы, говорящие о том, что Коноплева — бывшая эсерка, а не сотрудник ВЧК. 15–16 января 1922 года такие документы были составлены. 15 января Коноплева написала письмо в ЦК ПСР, где она доводила до сведения ЦК ПСР, что ею «делается сообщение Центральному комитету РКП(б) о военной, боевой и террористической работе эсеров в конце 1917 года по конец 1918 года в Петербурге и Москве». В тот же день Коноплева дала пространные показания о подготовке ЦК ПСР террористических актов против Володарского (убит 20 июня 1918 года), Урицкого (убит 30 августа 1918 года), Троцкого, Зиновьева и Ленина (покушение 30 августа 1918 года), то есть подписала членам ЦК партии эсеров смертный приговор. Из письма, поскольку оно заканчивалось фразой «бывший член ПСР, член РКП(б)», с очевидностью вытекала неприятная для ЦК ПСР новость: Коноплева была провокатором, засланным большевиками агентом.

Составление компрометирующих партию эсеров документов этим не ограничилось. Тогда же, 15 и 16 января 1922 года,