Книга Один прекрасный вечер - Кристина Додд

Но бабушкины уроки не прошли даром, умение владеть собой и искреннее сочувствие к чужим бедам глубоко укоренились в ней, и он…

Хепберн демонстративно отвернулся от нее. Его холодная сдержанность не допускала фамильярности. Всем своим видом он давал ей понять, что намерен держать ее на почтительном расстоянии.

– Как здоровье Макги? – спокойно спросила Клариса.

– Его жена мертва, но он будет жить. – Взглянув на кипу писем и презрительно ухмыльнувшись, Хепберн сказал: – Он в городе. С ним работает хирург.

С глубоким удовлетворением Клариса отметила про себя, что Хепберн не отказывается от ее медицинской помощи.

– У вас кровь на руках. – Она окунула кисти Хепберна в таз с водой, вода стала красной. А когда начала темнеть, Клариса поняла, что руки Хепберна не испачкались кровью Макги, что это его, Хепберна, кровь утекает в воду.

Оно и понятно. Хепберн не мог не разбить кулаки, нанося удары с таким остервенением.

– Я перевяжу вам пальцы, как только наложу швы на руку. Снимите рубашку.

Он не шелохнулся. Он стоял посреди комнаты с отрешенным видом, словно не слышал ее.

Клариса сделала попытку помочь ему снять грязный шейный платок, но он с поразительным проворством оттолкнул ее руку, схватил левый рукав рубашки и, оторвав, бросил в сторону.

– Вот.

Что это? Проявление скромности и целомудрия? Со стороны мужчины, который еще вчера тащил ее к себе в постель? Клариса взяла кусок мягкой хлопковой ткани, намочила и осторожно смыла с раны засохшую кровь. Она не могла в это поверить.

– Где это принцесса научилась зашивать ножевые раны? – Он стоял, опустив голову, и тяжело дышал.

Вопрос вполне уместный.

– Бабушка – женщина весьма разумная и не терпит легкомыслия. – Клариса осторожно прощупала края раны, чтобы увидеть, насколько глубоко вошел нож. Мышцы не пострадали, но кожа отгибалась, так что швов потребуется больше, чем казалось с первого взгляда. Невероятное безразличие к собственному здоровью. Должно быть, он страдал от сильной боли. Клариса рассеянно продолжала: – Бабушка всех девочек учила шитью, и когда случился переворот, она сказала нам, что, возможно, нам придется ухаживать за ранеными. Она говорила, что таков наш долг перед верными королю солдатами и что мы должны символизировать для бойцов то главное, за что они сражаются.

– И вы ухаживали за ранеными?

– Нет. Моя бабушка считала, что мы должны остаться и умереть, если придется, за свою страну. Мой отец так не считал. Он отправил нас в Англию. Иногда мне кажется, что лучше бы мы никуда не уезжали, хотя, возможно, глупо так думать. Если бы мы остались, то скорее всего погибли бы. А пока мы живы, живет и надежда на то, что… – Клариса осеклась. Надейся она на что-то, ее жизнь стала бы невыносимой.

И все же где-то в глубине души огонек надежды никогда не затухал. Только Хепберн не должен этого знать, ибо использует этот огонек ей во зло, как использовал против нее привязанность ее к Блейзу. Воспользовался ею, чтобы заманить ее в свою сеть, заставил участвовать в своих безумных планах.

– Может быть, присядете, пока я буду зашивать вам рану? – спросила Клариса, легонько подтолкнув его к стулу.

– Нет. – Желваки ходили у него под скулами. Он смотрел прямо перед собой. – Я постою.

– Как пожелаете. – Любовь – это почти невыносимая обуза, и все же когда Клариса смотрела на него, такого прямого и непреклонного, не желавшего даже присесть, с израненным телом и израненной душой, она чувствовала доселе неведомое ей томление.

Не то чтобы ее чувства можно было назвать любовью. Она была не настолько глупа, чтобы полюбить Роберта. Но ее влечет к нему, и в то же время Клариса ненавидит его. Даже уехав отсюда, Клариса будет думать о нем, вспоминать его поцелуи, прикосновения, его сверкающие, как драгоценные камни, глаза.

Накладывая швы на его рану, Клариса вынуждена была прикасаться к нему, ничем не выдавая своих чувств, поскольку он стоял совершенно спокойно, не обращая на нее ровно никакого внимания, словно она была вещью. Вдев в иглу суровую нитку, она попробовала пошутить:

– Хотите, зашью вам рану швом «козлик»?

– Просто зашейте, и все. – Он сжимал и разжимал кулаки, глядя на свои руки. – Сколько у вас сестер?

Клариса едва не поперхнулась.

– Сестер?

– Вы сказали, что у вас есть сестры.

– Нет, не говорила.

Она не говорила! Не должна была говорить!

– Вы сказали «всех нас, девочек». – Он вытащил руку из воды и вытер полотенцем. – Вы родом из Бомонтани.

Страх обжег ей внутренности.

– Вы этого не знаете!

– Знаю.

Он обманул ее. Обманул! Теперь он знал, из какой она страны, и мог сдать ее тем, кто желал ей смерти. У него появилась еще одна возможность для шантажа.

Клариса без колебаний вонзила иголку ему под кожу.

Он даже не поморщился.

– Итак, я оказался прав. В тот первый день, когда я вас увидел, я… задал себе вопрос. Англичане почти ничего не знают о вашей маленькой стране, но когда я был на Пиренеях, мы, солдаты, отмечали необычную красоту женщин из вашей страны, их свежесть.

От страха она едва могла ворочать языком.

– Это все из-за нашего крема.

– И вы, разумеется, принцесса Бомонтани. – Он издевался над ней. – С сестрами, которые живут… Где они живут?

Он не знает об Эми. Клариса с облегчением вздохнула. Эми в безопасности.

– Вам нет дела до моих сестер.

Клариса украдкой взглянула на него. Хепберн не выдаст ее. И если она выполнит его условия, то отделается легким испугом.

Пусть катится ко всем чертям! Этот жестокий, грубый, бессовестный самец не заслуживает от нее ни единого доброго слова, не говоря уже о большем.

И все же он спас жизнь Макги. Отказался от помощи профессионального врача, потому что Маю и нуждался в ней сильнее, чем он. И если бы Клариса не настояла на том, чтобы промыть и зашить ему рану, он остался бы вообще без медицинской помощи. Бабушка учила ее и сестер милосердию. И она, Клариса, поможет ему, хочет он того или нет.

Стянув края раны пальцами, она затянула нить. И спросила:

– Откуда вы знаете, что я из Бомонтани?

– Вы сказали, что Блейз – наполовину араб, наполовину бомонтанец. Немногие знают о существовании этого крохотного государства, тем более о том, что там выводят особую породу лошадей.

– А вы откуда знаете о Бомонтани? И о лошадях? – Ее пальцы слегка дрожали.

Хепберн поймал ее руку и задержал. Правильно сделал.