Книга Жизнь Людовика XIV - Александр Дюма

Бувар отвечал, что он вполне убежден в милости Божьей и его величество проживет гораздо более.

На следующий день король соборовался и так как после церемонии солнечные лучи вдруг показались из-за туч и ярко осветили комнату, то он взглянул на окно и видя, что Понти нечаянно встал перед окном, сказал ему:

— Эх. Понти, не отнимай у меня того, чего не в состоянии мне дать.

Понти не понял этой фразы, не понял, что хотел король сказать, и потому продолжал стоять на том же месте, пока де Тресм не дал понять, что король желает в последний раз видеть небесное светило.

На другой день Луи XIII было немного лучше, и он приказал Ниеру, своему первому гардеробмейстеру, принести лютню и аккомпанировать ему. Король запел с Сави, Мартеном, Камфором и Фордонаном арии, сочиненные им на переложенные Годо псалмы Давида. Королева, услышав пение, поспешила к королю и наравне с прочими обрадовалась, что королю стало легче.

В последующие дни королю было попеременно то лучше, то хуже. Наконец, 6 мая болезнь его величества снова усилилась, и на другой день он сделался столь безнадежен, что сказал Шико:

— Когда же я получу приятное известие, что мне надо к Всевышнему?

8 и 9 мая болезнь не ослабевала, а 9-го король так затих, что врачи стали шуметь в комнате, чтобы его разбудить, но старания их были безуспешными. Тогда они велели духовнику Дине разбудить короля. Отец Дине подошел к изголовью кровати и прокричал:

— Государь! Ваше величество! Слышите ли вы меня? Проснитесь, вы уже давно ничего не изволите кушать, все боятся, чтобы этот продолжительный сон слишком вас не ослабил!

Король проснулся и в совершенной памяти сказал:

— Я слышу вас, отец мой, и не осуждаю вас за то, что вы сделали, но те, кто заставил вас действовать таким образом, знают, что я не сплю но ночам. Теперь же, когда я несколько заснул, они будят меня! — Потом, обращаясь к лейб-медику, сказал:

— Неужели вы думаете, что я боюсь смерти? Не думайте этого, ибо, даже если мне суждено сейчас умереть, я готов. — Потом спросил духовника:

— Разве настал час моей смерти?.. В таком случае, исповедуйте меня и помолитесь Богу за мою душу.

На другой день король почувствовал себя хуже и когда, против его воли, потребовали, чтобы он покушал немного жидкого желе для поддержания сил, он запротестовал:

— Господа, дайте же мне спокойно умереть!

В тот же день около 4 часов утра дофин пришел навестить отца, но король спал. Занавес кровати был открыт и можно было увидеть, как лицо умирающего уже обезображено смертью. Камер-лакей Дюбуа подошел к маленькому принцу и сказал:

— Ваше высочество, поглядите хорошенько, как почивает король, чтобы когда вы вырастете, могли вспомнить о родителе.

Потом, когда дофин испуганными глазами посмотрел на отца, Дюбуа, державший дофина на руках, передал его г-же Лансак, гувернантке, которая хотела было унести его, как Дюбуа вдруг спросил у ребенка:

— Хорошо ли вы видели вашего папеньку, ваше высочество, и вспомните ли вы его?

— Да, — отвечал мальчик, — у него рот открыт и глаза закатились…

— Ваше высочество, желали ли бы вы быть королем? — спросил тогда камер-лакей.

— О, конечно, нет, — отвечал дофин.

— А если ваш папенька умрет?

— Если папенька умрет, то и я брошусь в могилу, — сказал дофин.

— Не говорите ему обо всем этом больше, — попросила г-жа Лансак, — он вот уже два раза говорит то же самое, и если случится ожидаемое нами несчастье, то надобно будет очень за ним смотреть и не отходить от него ни на шаг.

Около 6 часов вечера король проснулся.

— Ах, какой славный сон я видел! — воскликнул он, обращаясь к Анри Бурбону, стоявшему у его кровати.

— Какой же, государь? — спросил принц.

— Я видел во сне, будто ваш сын, герцог Энгиенский, вступил в сражение с неприятелем. Сражение было продолжительным и упорным, победа долго колебалась, после кровопролитной борьбы мы одержали верх и оставили за собой поле битвы.

Это был пророческий сон, так как несколько дней спустя герцог Энгиенский торжествовал при Рокруа.

В понедельник 11 мая король был в отчаянном положении, очень страдал и не мог ничего есть. Весь день прошел в его жалобах и в слезах присутствующих. 13 мая врачи, осмотрев больного и посчитав пульс, объявили, что его величество едва ли доживет до завтра.

— Благодарение Богу! — сказал тогда король. — Я думаю, что мне пора проститься с вами.

Он начал прощание с королевы, которую нежно обнял и с которой говорил довольно долго, но о чем, никто не слышал. Потом очередь дошла до дофина и герцога Орлеанского, которых он обнял несколько раз. После того епископы Меосский, Льежский, отцы Вантадур, Дине и Венсан стали в проходе за кроватью и уже не выходили оттуда. Спустя некоторое время король потребовал к себе Бувара:

— Прощупайте мой пульс и скажите ваше мнение.

— Государь, — отвечал Бувар, — мне кажется… Бог скоро освободит вас навсегда от ваших страданий.., ибо я не чувствую более биения пульса.

Король поднял глаза к небу и громко произнес:

— Боже великий! Прими меня в лоно твое! Потом, обращаясь к присутствующим, он сказал:

— Помолитесь Богу, господа. — Увидев стоящего перед ним епископа Меосского, король продолжил:

— Вы, конечно, знаете, когда нужно будет читать отходные молитвы. Я уже заранее отметил те страницы, на которых они находятся.

Через несколько минут король впал в предсмертное беспамятство, и епископ Меосский начал читать молитвы.

Король ничего более не говорил, ничего более не слышал, и все признаки жизни мало-помалу исчезали. Наконец, в 2 часа и три четверти пополудни Луи XIII испустил последний дух после почти 33 лет царствования.

О Луи XIII не было, как о кардинале Ришелье, двух мнений, и суд потомства не уничтожил суда его современников. Луи XIII, которого называли «Справедливым» не по причине его исключительного правосудия, а потому, как говорят одни, что он родился под знаком Весов, или, как говорят другие, что кардинал не хотел, чтобы его называли Луи «Косноязычным» — Луи XIII был, как это вы могли видеть, довольно жалким человеком и очень посредственным государем, хотя, как и все Бурбоны, он отличался минутной отвагой и остротой в ответах. Зато в нем в высшей степени был развит свойственный всем Бурбонам порок, который составляет королевскую добродетель — неблагодарность. Сверх того, Луи XIII был скуп, жесток и мелочен. Читатель помнит, как он отказался от посвящения ему «Полиевкта» потому только, что поскупился наградить Корнеля. После смерти Ришелье он прекратил выплату пенсий ученым, писателям и даже академикам, говоря: «Кардинала уже нет в живых, нам нет нужды более в этих людях, которые годны были только на то, чтобы петь ему хвалу!» Однажды, в Сен-Жермене, он хотел посмотреть штат своего дома и королевской рукой вычеркнул из списка молочный суп, который генеральше Коке подавали каждое утро. Потом, когда он увидел, что Ла Врильер, бывший, впрочем, в большой милости, велел подавать себе отдельно бисквиты, заметил ему при первой же встрече: «Ага, Врильер, вы, кажется, очень любите бисквиты!», вычеркнул из списка бисквиты так же, как вычеркнул молочный суп генеральши.