Книга Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде

наоборот – вздохнули с облегчением. Поговорив друг с другом, парни выяснили то, что каждый из них давно подозревал: и жена, и сын учителя-садиста втайне мечтали о том, чтобы он исчез из их жизни, причем исчез все равно, каким образом; и когда это наконец произошло, ветер благодатных перемен в первую очередь коснулся именно их дома и, пройдясь по нему от крыши до пола, наполнил его уже забытым в семье Карле свежим воздухом и ощущением чистоты и легкости.

Ребята поклялись друг другу не забывать о своем поступке, теперь казавшемся им героическим подвигом; этого они добились в полной мере; более того, история убийства стала передаваться из уст в уста, начала обрастать дополнительными невероятными деталями и спустя весьма короткое время превратилась в самую настоящую легенду. Мальчишки организовали своего рода клуб, в который приняли друг друга на условиях, сформулированных в тайной присяге. Иногда по вечерам они собирались на опушке леса, чтобы отдать дань памяти самой знаменательной пятнице в их жизни. Главной целью этих сборищ было поддержание воспоминаний о случившемся в должной боевой форме. Вспоминали ребята каждый свой шаг, каждое движение; всякий раз они подробно пересказывали друг другу, как один из них швырнул в голову учителя здоровенный камень, отчего тот упал на землю как подкошенный; вспоминали, естественно, и приготовленную заранее веревку со скользящим узлом, вспоминали, как залезали на дерево, как набрасывали петлю на шею все еще лежавшего без чувств учителя; хорошо запомнился им и тот миг, когда он, уже вздернутый, вдруг открыл глаза и забился в предсмертных конвульсиях. Члены этого тайного общества решили обозначить свою принадлежность к братству маленьким кружочком белой ткани, нашитым на левый рукав форменной школьной куртки. Вскоре весь поселок оказался в курсе сакрального смысла, приписываемого этому знаку. Знал об этом и Рольф Карле, душа которого разрывалась между благодарностью к убийцам, освободившим его от мучителя, и унизительной необходимостью носить фамилию повешенного, а также в равной степени стыдом за то, что у него самого не хватило решимости и сил ни сделать это самому, ни отомстить убийцам своего отца.

Рольф Карле стал худеть на глазах. Его организм отказывался принимать пищу: стоило ему поднести ко рту ложку, как та превращалась в отцовский язык; со дна тарелки на него смотрели мутные глаза покойника; даже хлеб, казалось, был того же цвета, что и кожа на руках отца. Ночами Рольфа била дрожь, а днем он придумывал разные предлоги, чтобы не выходить из дому; впрочем, чувствовал он себя действительно плохо и страдал от головной боли. Правда, мать заставляла его съедать все, что положено, а потом почти насильно выпроваживала в школу. Он терпел эти мучения двадцать шесть дней. Утром двадцать седьмого дня, увидев на перемене пятерых своих товарищей по школе с одинаковыми метками на рукавах, он согнулся пополам от приступа рвоты. Даже когда у него в желудке уже ничего не осталось, позывы не прекратились, и директор, не на шутку встревожившись, вызвал «скорую помощь» из соседнего городка. Рольфа отвезли в больницу, где продержали несколько дней. Все это время его то и дело выворачивало наизнанку. Увидев сына в таком состоянии, госпожа Карле интуитивно поняла, что, несмотря на внешнюю схожесть симптомов, заболевание не имеет ничего общего с обычным отравлением или несварением желудка. Врач, живший в их деревне, – тот самый, который принимал у нее роды и который выдал ей, как вдове, свидетельство о смерти мужа, – предложил матери перевезти мальчика домой. Здесь он внимательно осмотрел Рольфа и прописал ему целый набор каких-то таблеток, а самой госпоже Карле в разговоре по душам посоветовал не слишком переживать по поводу недомогания сына: с его точки зрения, Рольф на самом деле был парнем здоровым и крепким, а этот кризис, несомненно, связан с пережитым потрясением и через какое-то время должен пройти сам собой. Вскоре, заверил доктор госпожу Карле, парнишка снова сможет в полную силу заниматься спортом, а там того и гляди начнет всерьез ухлестывать за девчонками. Госпожа Карле выдавала Рольфу таблетки в строгом соответствии с полученными врачебными указаниями; через несколько дней, заметив, что препараты не дают ожидаемого эффекта, она по собственной инициативе удвоила дозу каждого из лекарств. Все было безрезультатно. Рольф по-прежнему ничего не ел, а главное, от недоедания и общей слабости у него началось помутнение рассудка, выражавшееся в видениях и галлюцинациях. Ему то мерещился повешенный отец, то вдруг вспоминался страшный день, когда вместе со старшим братом ему пришлось хоронить погибших узников концлагеря. Взгляд безмятежных глаз Катарины неотступно следовал за ним. Сестра ходила за Рольфом по всему дому, а под вечер брала его за руку и пыталась спрятаться вместе с ним под кухонный стол. Удавалось это им лишь отчасти, потому что оба за последнее время заметно выросли. В конце концов они свернулись калачиком рядом друг с другом, и Катарина на свой манер забормотала какую-то длинную, почти бесконечную колыбельную, которую она запомнила с детства.

В следующий четверг рано утром мать вошла в комнату сына, чтобы накормить его завтраком и отправить в школу. Едва она переступила порог, как Рольф, бледный и истощенный, метнулся к противоположной стене и словно распластался по ней. Судя по всему, он был готов умереть, но не выходить из комнаты, где, впрочем, чувствовал себя ничуть не лучше, чем в любом другом месте: неотступно следовавшие за ним призраки прошлого вконец измотали и истерзали его душу. Госпожа Карле поняла, что так просто преодолеть болезнь, обрушившуюся на сына, не удастся; он явно сгорал от чувства вины за то, что сам мечтал совершить то преступление, которое по милости его товарищей по школе избавило их от ненавистного отца. Не говоря ни слова, госпожа Карле подошла к двери кладовки-чулана и, открыв ее, стала рыться в старых вещах. Многое из того, что попадалось ей под руку, она уже давным-давно считала потерянным. Здесь была одежда, которую уже никто не носил, игрушки, которые дети переросли, рентгеновские снимки мозга Катарины, ружье, подаренное когда-то Йохену. Наткнулась она и на красные кожаные туфли с каблуками-шпильками; она сама себе удивилась, поняв, что не испытывает ни особой боли, ни каких-то ярко выраженных неприятных эмоций при взгляде на эти туфли. Ей почему-то даже не захотелось выбросить их в мусорную яму; вместо этого она отнесла их в гостиную и повесила над каминной полкой по обе стороны от портрета своего покойного мужа, соорудив таким образом некое подобие алтаря в его честь. Наконец она нашла то, что искала: потертый армейский брезентовый