Книга Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

и укрепив собор Святого Петра, они держали оборону восемь дней, но все оказалось тщетно. Имперские войска ворвались внутрь через огромные бронзовые двери и учинили резню, после которой, по словам одного современника (Оттона из монастыря в Санкт-Блазене), мраморные плиты нефа остались завалены телами мертвых и умирающих и даже сам алтарь обагрился кровью. Александру пришлось бежать и скрываться. 30 июля 1167 г. мессу в соборе отслужил преемник Виктора – антипапа Пасхалий.

Для Фридриха, добавившего к своей императорской короне золотой венец патриарха Рима (и тем самым нанесшего преднамеренное оскорбление римскому сенату), это был звездный час. Он и не догадывался, что пройдет лишь четыре дня, и все его войско поразит чума. Болезнь оказалась настолько заразной, что императору пришлось спешно покинуть Рим – другого выхода не было. К тому времени, как Барбаросса добрался до своей резиденции в Павии, эпидемия уже унесла жизни двух с лишним тысяч человек, среди которых был канцлер императора архиепископ Райнальд фон Дассель и большинство остальных его доверенных помощников и советников.

Все это напоминало какую-то жуткую историю, сошедшую прямиком со страниц Ветхого Завета, и неудивительно, что эпидемию в войсках Барбароссы по всей Европе расценили как божественную кару за осквернение собора Святого Петра и за изгнание папы, наместника Бога на земле. Так или иначе, этим дело не кончилось. Фридрих со своей поредевшей армией еще не выступил из Павии, когда пятнадцать крупнейших городов Северной Италии объединились в Великую Ломбардскую лигу. Это был акт решительного неповиновения; презрение к императору подчеркивалось тем, что участники союза не дали себе труда хотя бы подождать, пока Фридрих покинет Италию.

Среди первых городов, вступивших в Лигу, была Венеция. Предложить сухопутные войска она не могла, но обещала предоставлять союзникам флот для любых целей и повсюду, куда корабли могли добраться вдоль побережья лагуны или по впадавшим в нее рекам. Кроме того, республика взяла на себя обязательство уделять союзникам часть любых субсидий, какие могли поступить ей из Константинополя или Палермо, а также не объявлять войны и не заключать мира ни с кем без предварительного согласия Лиги. Надо признать, что все эти условия были не слишком обременительными. Радиус, в пределах которого венецианский флот обязался поддерживать интересы Лиги, был невелик; о том, чтобы отправить корабли туда, откуда их нельзя будет срочно отозвать по первому требованию, не было и речи. Тем не менее достаточно очевидно, что республика снова обратила взоры на Запад – если не ради торговли, то, по крайней мере, в области дипломатических связей. Присоединившись в 1167 г. к Ломбардской лиге, она фактически проявила такой интерес к делам материковой Италии, какого не выказывала ни разу за все пять веков своего существования.

Тем временем отношения с Византией продолжали ухудшаться. На это имелся ряд причин, и виноваты в этом до некоторой степени были обе стороны. В то время численность латинян, постоянно проживавших в Константинополе, составляла, по приблизительным оценкам, не менее 80 тысяч, и все они пользовались особыми льготами, которые даровали им в минуты слабости сам Мануил и его предшественники. Из всех западных диаспор в Византии венецианская была самой многочисленной, привилегированной и одиозной. Никита Хониат, глава дворцового секретариата в Константинополе, жаловался, что «венетики… размножились и усилились, приобрели огромное богатство и стали выказывать гордость и дерзость», не обращая внимания «на царские угрозы и повеления». Возможно, он был не так уж и не прав: венецианцы никогда не отличались скромностью, а их община в Константинополе наверняка давала местным жителям немало поводов для жалоб. Но как бы ни насмехались над Мануилом Комнином венецианские моряки во время осады Корфу, ни одному венецианскому торговцу, будь то на Риальто или на берегах Босфора, не пришло бы в голову его недооценивать. Уже несколько лет республика в тревоге наблюдала за тем, как ее главные торговые конкуренты – Генуя, Пиза и Амальфи – постепенно укрепляли свои позиции в тех областях, которые прежде были исключительной прерогативой Венеции; и было совершенно очевидно, что этот процесс – часть продуманной политики Мануила и его отца, стремившихся ослабить венецианское влияние. Беспокойство вызывали и недавние события в Далмации. С 1162 г. Венеция находилась в состоянии войны с венгерским королем Иштваном III, который за пять лет ухитрился захватить практически все прибрежные города, кроме Зары. Затем, в 1167 г., на сцену вышел Мануил Комнин и, одержав решающую победу над Иштваном, забрал все эти города и земли, только что завоеванные венграми. Едва ли император не понимал, как это разозлит венецианцев; а уж когда он заявил, что собирается основать постоянное византийское поселение в Анконе – а в отдаленной перспективе и возродить древний Равеннский экзархат, – и даже имел дерзость обратиться к Венеции за помощью в этом начинании, граждане республики выразили свое отношение к происходящему совершенно недвусмысленно.

В этой атмосфере взаимных подозрений и обид, в начале 1171 г. было совершено нападение на новую генуэзскую колонию в Галате – районе Константинополя на северном берегу Золотого Рога. Поселение было разорено и почти уничтожено. Кто за этим стоял, осталось неизвестным, но Мануил не преминул воспользоваться удобным случаем возложить вину на венецианцев. 12 марта он отдал приказ немедленно арестовать всех граждан республики на территории Византии и конфисковать их имущество и суда. Лишь немногим удалось бежать на византийском боевом корабле, который предоставил им соотечественник, состоявший на имперской службе. Большинству повезло куда меньше: в одной только столице было схвачено около десяти тысяч человек, а когда тюрьмы переполнились, арестованных стали размещать в монастырях.

Нетрудно представить себе реакцию, которую вести об этом вызвали на Риальто. Подозрение в том, что атака на колонию в Галате стала всего лишь предлогом, подтвердили сами генуэзцы, заявившие, что Венеция не имеет никакого отношения к произошедшему. Кроме того, слаженность, с которой аресты венецианцев и захват их имущества проводились одновременно на всей территории империи, говорила о том, что операция несомненно была спланирована заранее. В связи с этим многие не без горечи припомнили, как всего два года назад, желая искоренить упорные слухи о готовящейся операции такого рода, император предоставил эмиссарам дожа специальные гарантии безопасности для их соотечественников. Эти гарантии привлекли на Восток еще больше венецианских капиталов – и сейчас император с удовольствием пожинал плоды своего замысла.

Последние из старинных уз, связывавших Венецию с Византией, были забыты. Забыты были и торжественные обещания, данные Ломбардской лиге всего четырьмя годами ранее, когда Венеция клялась заручаться согласием союзников, прежде чем объявить кому-либо войну. Возникли, однако, финансовые сложности: в последнее время правительственные расходы были выше обычного, а вдобавок Венеция делала крупные ежегодные