Книга ЧОП «ЗАРЯ». Книга четвертая - Евгений Александрович Гарцевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…думаем мы, а тормоз, вообще-то, тоже механизм…» — обиженно засопел Ларс.
«…я тучка, тучка, тучка, а вовсе не горностай-разведчик…»— — пропел Муха, пересчитывая людей внизу глазами Белки, первой юркнувшей вниз по ступенькам: «…раз, два, три, Грешник умри…»
Я одернул Муху, перехватывая часть его скорости, и, когда незнакомый охотник вышел из-за угла, и посмотрел вверх лестницы, я уже выстрелил из «задиры». Вихрем скатился по ступенькам, подхватил, падающее тело, и, используя его, как щит, вошел в комнату.
Вошел в комнату и сразу же начал стрелять.
Один сидел у большого очага и подбрасывал туда сушеные тушки мелких деймосов, вспыхивающих и воняющих жареной селедкой. Этот даже ничего не понял, получил две пули и носом уткнулся в горящий огонь.
Второй понял, но сделать ничего не успел — шел по комнате с ящиком в руках. Выпучил глаза на меня, замешкался, хотел что-то крикнуть, но лишь уронил ящик, брызнувший во все стороны разбитыми склянками. По полу потекла зеленая жидкость, как кислота, разъедая остатки ящика, каменный пол и тело охотника, упавшего сверху.
Среагировал только Грешник. Забинтованный по самую макушку, с закрытой лубками рукой на перевязи бросился в сторону, переворачивая стол, за которым сидел. И успел даже что-то метнуть, со свистом пролетевшее над моей головой. Второй бросок он сделать не успел. Ларс дернул стол, за которым прятался Грешник, в сторону, и пуля прилетела ему прямо в, сморщенный от язв, лоб. Грешника откинуло на стену, оглушило, но он был еще жив.
«…не пробил…» — вздохнул Муха: «…айда, добьем…»
И без подсказок я уже пересек комнату, обойдя подальше растекающуюся кислоту, и уже из обреза разнес грудную клетку, поднимающемуся мутанту.
Все. Враги закончились.
Огляделся, потом уже практически на автомате выпустил горностая, параллельно сканируя пространство с помощью Леньки. Сквозь стены он не видел, зато мастерски подсвечивал все, что связано с замками. Замочные скважины, непонятные щели и выемки со скрытыми механизмами, пустоты за стенами (у фобоса оказался своего рода эхолотом, простукивающим поверхности без физического контакта и шума).
По размеру комната была практически идентична учебному залу наверху. Тот же камин, только на метр правее и такие же столы, плюс шкафы (сейчас уже пустые). Вместо большой доски стена была обшита деревянными панелями, на которой гвоздиками были прикреплены бумажные листы, карта города с отмеченными на ней точками, отдельные планы зданий и фотографии. Дома, улочки и переулки с отмеченными канализационными люками — что-то знакомое, а что-то я видел впервые. Но это точно была Москва.
Тайных замков не обнаружилось, только одна и без всяких секретов укрепленная полосками металла дверь, запертая на засов с моей стороны.
Вонь в комнате стояла ужасная. Паленый охотник обуглился, но гореть перестал, свалившись в угол очага. От парня в кислоте остались только белые кости, окислившийся жетон охотника, пара пуговиц, массивная пряжка от ремня с гербом Арсеньева и два обглоданных дырявых сапога. И от Грешника несло медикаментами вперемежку с гнилью.
С помощью Харми запах удалось перебить — я будто на поляне со свежескошенной травой оказался, как бы сюрреалистично это ни было. Полутемный зал, подсвеченный газовыми фонарями и камином, парочка трупов, кислота, горка высушенных уродцев, вероятно, когда-то бывшие крысами — а я наслаждаюсь запахом свежескошенной травы.
«…Матвей, харе мечтать, ускоряемся…» — шикнул профессор: «…и та дверь мне не нравится что-то, а надо доказательства найти…»
Я приблизился к материалам на стене, разглядывая схемы и фотокарточки. Селфи, как граф с мутантами крысиные хвостики подсушивает, к сожалению, я тут не найду. Но если все вот это вокруг не доказательства для Исаева, что Арсеньев, мягко говоря, принял не ту сторону, то я уж не знаю.
План Москвы был старый как по смыслу, так и по состоянию. На потрепанной, с протертыми уголками на изгибах, бумаге не хватало зданий, а у тех, что были на месте, отличались названия. А кто-то заботливо обвел несколько точек красным карандашом, а потом провел между ними синие линие. Прям жирно выделив точки пересечения.
Если бы не прошлые события в московских подземельях, я, может, сразу и не узнал бы. Но сейчас как-то совсем легко точки на карте сложились в зоны силы на месте сталинских высоток из моего «арбатского» мира. А вместе с ними и точки пересечения — в одной из которых я совсем недавно был. Там, где скверна за стеной и где так лихо Грешники подчистили все свои следы.
Над картой висело несколько черно-белых фотографий. Вид с разных сторон на небольшой (примерно входная дверь в подъезде) разрыв. Неровные края зеркальной поверхности трепетали, как рваные тряпки на ветру, и стремились затянуться внутрь. А судя по серому градиенту переливались разным цветом.
«…так себе картинка, но предположу, что это тот самый чумной разрыв…» — с придыханием и будто даже с уважением, прошептал профессор: «…а пересечения мест силы — это якоря, между которыми он блуждает…»
— Сам? Или они им управляют?
«…нууу, как-то же они под Москву его затащили…» — задумался Ларс: «…это не так важно, как тот факт, что пока он еще не открылся. Фонит, крыс в подземелье с ума сводит, но полностью не раскрылся…»
— И сколько есть времени?
«…ну, откуда я знаю? Я тебе что? Бабка гадалка, которая по карточке гадает да порчу накладывает?» — пропыхтел профессор: «…на вид — раскрытие на треть, может, больше. Но я не знаю, насколько старая фотография…»
«…больше, чем на треть…» — неожиданно отозвалась Харми: «…половина почти, а когда половину перевалит, станет нестабильным и неуправляемым…»
— А потом?
«…а потом абзац котенку…» — вздохнула Харми: «…и это я сгладила углы, чтобы сильно тебя не травмировать. Я такой уже видела. Нашу выставку как раз в Париж привезли, и там разорвало, сразу после Испании…Его надо закрыть и как можно быстрее…»
Ответить, что не только котенку, но и ежу понятно, что надо закрыть, я не успел. Из-за стальной двери донесся тихий женский голос. Даже отголосок, будто там кто-то орет, надрывая глотку, но пробиться сквозь тяжелую дверь не может.
Я перезарядился и, выставив перед собой обрез, чтобы жахнуть, не целясь в случае необходимости, отпер засов. На всякий случай отошел за перевернутый стол и призвал Ларса распахнуть дверь.
— Кто здесь? — достаточно громко произнес обессилевший женский голос, постепенно срываясь на слезы. — Помогите мне. Пожалуйста…пока он не вернулся.
Отвечать я не торопился, выпустил на разведку стандартную двойку: Белка с Воробьем.
Комната, уже аналог медблока, совмещенная со складом. В центре дублирующий стол для операций, только вместо стоек для капельницы бронзовые столбы с кольцами, вокруг которых обмотаны цепи с кандалами. За столом прямо у стены клетка, размером с три холодильника.
Толстые металлические прутья, исписанные магическими символами, чуть светились в зрении горностая и в просвете ауры. Но мешали, рассмотреть, кто находится за ними. Что-то типа экрана, блокирующего силу.
Я отключился от «помощников» и сам заглянул в комнату. В клетке сидела молодая девушка. На вид чуть больше двадцать лет. Темные волосы до плеч, выразительные глаза, высокий лоб, точеные скулы и узкий подбородок — не мордашка прямо, а смайлик в виде сердечка. Но что-то не то. Может, губы или нос длинноват. Что-то не только мешало назвать ее «в моем вкусе», но и вообще отталкивало. Красивая, но с оговорками. Хотя… если под другим углом посмотреть, да, когда свет еще вот так падает, то и без особых оговорок.
«…Матвей, соберись…» — прозвучал голос Харми: «…хватит мечтать, если это и есть та „сучка“, то надо понять, за что ее так назвали…»
«…да что тут понимать?» — вмешался профессор: «…девочка в беде, девочке надо помочь…»
— Кто вы? — я обошел операционный стол, на котором пленнице, похоже, бывать не еще не приходилось. Волосы чистые, синяков и ссадин не видно, одежда хоть и простая, но чистая и целая.
— Меня зовут Лидия. Лидия Арсеньева… — девушка на секунду замолчала, заметив, как я скривился, и затараторила. — Стойте! Вы, наверное, ищете моего брата? Это он запер меня. Совсем с ума сошел со своими поисками дармовой силы. Он запер меня и хочет принести в жертву ради какого-то ритуала. Освободите меня, пока он не вернулся. Что
