Книга Снежный великан - Сьюзан Креллер

и наверняка грязный носовой платок, с трудом приподнялся и принялся вытирать им лицо Адриана.

Не удержавшись, Адриан рассмеялся, и Валико засмеялся вместе с ним, и в гостиной тоже все веселились и пили, в гостиной звучала музыка, и Адриан мог бы хохотать так вечно, если бы не увидел Стеллу и этого — ох! У него сразу пропала охота смеяться, и он сказал:

— Я всегда думал о Стелле. Я не помню, когда это началось, возможно, года два назад, и даже…

Нет, ему было стыдно — только не это, только не это!

Но потом он все-таки сказал:

— …и даже по ночам я думал о Стелле, это началось в какой-то момент, и по ночам все стало иначе, и я… я…

Валико кивнул, а уши Адриана покраснели, они просто пылали.

— И я не собирался вас выдавать, честное слово, просто я не переношу этого Дато, и мне было так грустно все время, и я… я…

«Скажи это», — подумал он.

«Скажи это», — приказал он себе.

И в первый и единственный раз в жизни он услышал, как произнес эти слова, — и мир не остановился; как ни в чем не бывало вечеринка в гостиной продолжалась, когда Адриан сказал Валико:

— Я люблю Стеллу Мараун.

Адриан обмяк, его голова упала на одеяло и осталась лежать там — и вдруг ему стало так легко, так сказочно легко; вся тяжесть ушла, стоило ему произнести эти слова перед Валико, теперь они витали в их тесном мирке ну наконец-то он сказал это.

Постельное белье пахло стиральным порошком и телом старого человека, и Адриан мог бы сидеть так вечно, зарывшись головой в одеяло, словно страус в песок. Но потом Валико потряс его за плечо, и когда Адриан снова выпрямился, старик показал на тумбочку с другой стороны кровати. Бурно жестикулируя, он отослал его туда. И хотя перед тумбочкой стоял стул, Адриан машинально сел на край кровати, спиной к гостиной — на самое безопасное место, с которого он не мог видеть Стеллу и Дато.

Только сейчас Адриан заметил бутылку и два стаканчика, хотя, по всей видимости, они все время стояли здесь; невзрачная бутылка с синей этикеткой и черной пробкой была наполнена подозрительно прозрачной жидкостью.

— Чача! — сказал Валико и показал на бутылку.

— Чача! — нетерпеливо повторил он и на несколько миллиметров придвинул стаканчики к Адриану.

И Адриан понял, хотя охотнее бы остался в неведении: ведь он не мог, ему нельзя это пить; но старый Валико не отставал от него и постоянно повторял это странное слово, он все требовательнее восклицал «Чача!», словно хотел вскочить и пуститься в пляс.

И Адриан сделал это.

Он открыл бутылку и до краев наполнил оба стаканчика. Адриану казалось, что он исполняет цирковой фокус, так как старик постоянно поглаживал его руку в знак благодарности, и из-за этого чача перелилась через край одного из стаканчиков. Его Адриан нехотя взял себе, а другой подал Валико. Адриан уже собирался пригубить чачу, но в тот же самый момент услышал возмущенный возглас старика.

— Ара! — воскликнул тот, почти прорычал.

Поскольку здесь не летали попугаи, то, по-видимому, это слово относилось к Адриану. Он опустил стаканчик с чачей, и тогда Валико снова улыбнулся. И улыбка не сходила с его лица все время, пока он говорил. Он поднял стаканчик, и из его уст полились миллионы слов — наверняка они были грузинскими, но в то же время звучали немного по-французски и так, словно у Валико болело горло. Его речь напоминала экзотическую песню, услышав которую можно понять, что в ней поется о чем-то хорошем.

Валико говорил и говорил, переходя иногда на монотонное пение и при этом высоко поднимая стаканчик; казалось, он вообще забыл о том, чтобы поставить его на тумбочку, и даже не думал использовать его по назначению.

Ну наконец.

Показалось, что короткая речь Валико закончилась, он воскликнул «Гаумарджос!», торжественно поднес стаканчик ко рту и одним глотком осушил его. Когда он справился с этим и увидел, что стаканчик Адриана все еще полон, то показал сначала на него самого, а потом на его стаканчик и кивнул. Адриан все еще медлил: ни разу в жизни он не пил алкоголь, разве что пару раз пробовал вино из родительских бокалов. Но потом он сделал один глоток, и этот глоток оказался таким огромным, что было абсолютно ясно: Адриан его не переживет. Во рту все горело, глотка пылала, а жар из груди устремился одновременно вверх и вниз; в голове появились теплые тяжелые камни, которые начали вращаться, у него перехватило дыхание, и он был вынужден закашляться и извергнуть огонь — а потом вдруг заметил, что все еще жив.

Адриан не знал, был ли тому причиной алкоголь, но теперь он понимал указания Валико гораздо лучше. Он снова налил старику полный стаканчик, а себе лишь долил недостающие сантиметры. И все повторилось сначала: старый Валико начал свою пространную певучую речь, залпом осушил стаканчик, зорко следя за тем, чтобы Адриан сделал хотя бы один жалкий глоточек. Так повторилось три или четыре раза, внутри у Адриана горело уже меньше: «Гаумарджос!» — и выпить, и снова налить, но потом в комнате появилась Тамар и игра закончилась.

Она держала в руке тарелку с хинкали, поставила ее на тумбочку и вдруг осторожно поцеловала отца в голову. Когда она заговорила с ним по-грузински, Валико запротестовал, но затем вздохнул и отставил свой стаканчик в сторону.

Тогда Тамар наспех поцеловала и Адриана, как будто это было самое обычное дело, и присела рядом с ним на край кровати.

— Я не знаю, — сказала она, — что ты с ним сделал. Но, кажется, это произвело на него большое впечатление. Он ведет себя так далеко не с каждым.

Адриан ничего не мог сказать в ответ, у него кружилась голова.

— Ты знаешь, что здесь происходит? — продолжала Тамар.

Адриан пожал плечами — о том, чтобы ответить ей словами, не могло быть и речи.

— Мы называем это «супра». Это такой ритуал — грузинское застолье. Собственно говоря, сегодня мы уже провели его, все вместе. Валико был тамадой, то есть главным распорядителем за столом. Представь себе, его кровать