Книга Шесть убийственных причин - Джо Спейн

же квартиры — при том, что квартира была из тех, где лишних вопросов не задают, — поднялась и устроила ему скандал. Фрейзеру стало неловко. Как бы там ни было, пока ехала скорая, Элен едва не умерла. У нее произошел разрыв трубы, внематочная беременность.

Глаза следователя Даунса округлились.

— В результате ей удалили матку — сложный случай, кровотечение. Элен это травмировало. В итоге она попала в… в общем, ей понадобилось лечение. Провела там несколько месяцев. Потом она вернулась в Спэниш-Коув и с тех пор живет дома.

Райан грустно пожал плечами, а потом покачал головой.

Это вовсе не означает, что сегодня она бросилась на Фрейзера. Элен живет в этом доме последние двенадцать лет и ни разу даже не ругалась с ним.

— Кого угодно можно допечь, — возразил следователь.

Райан наклонился вперед.

— Фрейзер еще и не такое выделывал, — заявил он. — Если вы ищете подозреваемых, следователь, подойдет любой из нас. Но мы оба, Элен и я, давно знаем, что папа нам сделал. А вот те, у которых якобы с ним все прекрасно, вот кто-то из них, я бы сказал, и забил его насмерть.

Кэйт

Она бы не услышала их разговор, если бы тайком не спустилась на кухню, чтобы залезть за едой в холодильник. Ей было не заснуть, прежнее счастливое состояние оказалось мимолетным.

Слишком много всего навалилось. Беспокойство из-за Чена. Чувство вины из-за того, что забыла дату, которая столько значит для Элен. Ужас из-за ощущения полной потери контроля. Даже есть не хотелось.

Она много съела в пабе. Неизвестно, какова психологическая подоплека, но в треугольных сэндвичах есть что-то такое, что разрешаешь себе съесть больше четырех, то есть одного сэндвича нормального размера. Она уничтожила их как минимум десять. А поскольку Кэйт полностью избегала мучного, это означало, что этим вечером Рубикон уже перейден.

Выгребая сыр и мясную нарезку из двухдверного холодильника, она услышала тихий рокот голосов в саду.

Кэйт подошла к окну, просто чтобы убедиться, что в сад не залезли посторонние, хотя в этих краях такое крайне маловероятно. Она увидела отца и Ану, сидящую в кресле-качалке. Фрейзер хмурился, Ана тоже выглядела озабоченной и явно не в своей тарелке.

Кэйт наклонилась к окну поближе, и голос Аны стал яснее.

— Мы дали друг другу обещание, Фрейзер. Никаких тайн.

— А еще мы дали обещание не вмешиваться в бизнес и семейные дела друг друга, Ана. Хэх, дети уже выросли. Я уже давно перестал нести за них ответственность, о чем они не замедлили мне сообщить. Теперь поздно бежать к папочке и клянчить, чтобы он все исправил.

— Я не хочу, чтобы наше будущее было омрачено, не успев начаться. У меня своих забот хватает. Еще есть время передумать, пока не поздно.

— Я уже сказал тебе. Я тебе верю безоговорочно.

Кэйт нахмурилась. В чем это отец доверился Ане?

— Дело не в доверии. Дело в том, что твоя семья на первом месте.

Ана говорила резко, глядя на Фрейзера в упор. Кэйт приподняла бровь. Дарт Вейдер Империи не страшен. У принцессы Леи всё под контролем.

— Моя семья — это ты, Ана.

Фрейзер положил руку Ане на колено, пытаясь успокоить ее. Фокус не удался. Ана непреклонным жестом скрестила руки.

В этот момент в кармане халата Кэйт завибрировал телефон. Она взяла его с собой в надежде, что Чен позвонит или пришлет сообщение. Вернувшись из паба, она звонила ему пару раз, но оба раза звонок переключился на голосовую почту. На ходу вытаскивая телефон из кармана, Кэйт отошла от окна и вышла из кухни.

— Еще не спишь? — сказал Чен. — Боялся разбудить.

— Рада, что ты позвонил, — искренне ответила она. Все ее существо преисполнилось благодарного тепла. Пока Чен на ее стороне, она вынесет все что угодно. Все что угодно.

— Не хотел ложиться, не переговорив с тобой.

— Я тоже. О, Чен, я так виновата. Ты же знаешь, дороже тебя у меня никого нет. Невыносимо, когда ты на меня злишься. Нелепость какая-то. Но, знаешь, как ни странно, здесь все идет более-менее гладко. Мы кое о чем договорились. Обещаю, теперь все будет по-другому. Хватит лжи. Ты можешь войти в нашу семью, как я вошла в твою. Если хочешь.

— Кэйт! — его тон стал резче. Все еще злится на нее.

Кэйт зажмурилась, лихорадочно перебирая в голове, что она еще могла сделать не так. Или сказать?

— Я убирал свои вещи в шкаф. Знаю, как ты любишь порядок, поэтому решил убрать те вещи, которые ты достала, но не взяла с собой.

Она успела подняться по лестнице, открыла дверь в свою комнату и застыла в недоумении, слушая его.

— Я их нашел, Кэйт.

— Что ты нашел?

— Я может быть, я искал специально. Да, честно говоря, может быть, я хотел выяснить, не скрываешь ли ты что-то еще.

Кэйт вся похолодела, в желудке возникло странное щекочущее ощущение.

— Ты что, принимаешь таблетки для похудения, Кэйт? Мне пришлось посмотреть в Интернете, чтобы понять, для чего они. Сначала я подумал, что это противозачаточные, и уже это меня напугало. Но для похудения? Зачем? Я не понимаю. Ты же постоянно занимаешься спортом. Ты не ешь ничего лишнего. Ты такая… волевая.

— Я не принимаю их, — заговорила она, поддавшись мгновенному порыву. — Это старые. У меня раньше были проблемы с лишним весом. Гормональное. Но теперь я…

На линии воцарилось гробовое молчание. Кэйт так стиснула рукой мобильный, что вспотела рука.

— В коробке остался чек, Кэйт. Ты купила их перед поездкой в Спэниш-Коув. И, как я понимаю, забыла положить в сумку.

Черт. И еще раз черт.

— А еще я нашел твой рецепт. Валиум?

Кэйт села на кровать. Она наклонилась вперед, словно ее тошнило.

— Ты не имеешь права рыться в моих вещах, — с трудом проговорила она.

— Ты столько всего скрываешь…

Внутри у Кэйт что-то оборвалось. Она знала, что он тут ни при чем. Она злилась не на Чена. Она злилась на себя. Злилась на отца. На Адама. На… всех них.

Но разговаривала она с Ченом. И это он ее осуждал. А ее уже достало.

Проклятье дочерей Фрейзера Латтимера. Вечно приходится балансировать на грани: с одной стороны, ты лучше всех, а с другой — всегда недостаточно хороша. Она не могла позволить собственному мужу загнать ее в это состояние.

— О, да бога ради. Разве не у всех есть секреты, Чен? У меня стресс! В таком состоянии я начинаю есть все подряд. А когда я начинаю есть, уже