Книга Их было четверо - Пётр Феофилактович Гордашевский

думаю, они уже приближаются в эту минуту к серебряной дороге и…

Тут Тима запнулся — он вспомнил, что у товарищей нет лучемёта. Они не смогут пустить в ход серебряную дорогу.

— Почему ты запнулся?

— Да просто так… Что ты придираешься!

Катя укоризненно покачала головой:

— Не скрывай от меня ничего, Тима. Мы оба попали в беду, и оба должны из нее выкручиваться.

— Ну, если ты так уж хочешь, то я вспомнил, что у них нет лучемёта и им трудновато будет добраться до лаборатории.

— Серебряная дорога?.. Понимаю. Но пешком по ней можно идти?

— Разумеется. Только дольше. Вот и всё.

— Будем надеяться.

Катя хотела было спросить, как Ван и Виктор попали в ветку, но тут же отвлеклась. Ее занимала настойчивая мысль.

— Далеко ли мы от лаборатории? — спросила она.

— Километра полтора, не больше…

— Так ведь это же совсем рядом! — обрадовалась Катя. — Мы туда отлично дойдем! О чем же тут размышлять?

Тима уставился на нее в крайнем изумлении.

— Ты соображаешь, что говоришь? Для нас это превратилось в сто пятьдесят тысяч километров. За всю жизнь не пройдем!

Катя сразу же сникла. В самом деле, какая глупость!

— Может, и пройдем, только вернемся старенькими, — невесело усмехнулась она.

— Вот что: если ты уже прилично себя чувствуешь, давай сначала подкрепимся, а потом осмотрим лист. Выясним, долго ли он сможет нас продержать.

День был в полном разгаре, когда наши путешественники выбрались на поверхность своего зеленого «плавающего острова». Небо расчистилось, ветер давно утих, солнце ярко сияло, не осталось и следов недавней бури.

Катя и Тима подошли к краю листа, сняли шлемы и положили их рядом с собой. Тут же был и футляр с радиомаяком. Тима с ним не расставался.

Лист тихо-тихо, почти незаметно плыл, подгоняемый легким теплым ветерком.

Катя потянулась и с удовольствием вдохнула свежий воздух. Пахло водой, водяными растениями, тем особым запахом, которым отличаются стоячие водоемы. Путешественникам казалось, будто они находятся среди океана, на неизвестном, необитаемом острове, куда их выбросило во время кораблекрушения.

Осторожно ступая, Катя подошла к краю листа. И тут она заметила очень странное явление: вода стояла над краем листа довольно высоким валом, он то надвигался, то отступал, но не разливался по «берегу». Катя подозвала Тиму. И оба они долго смотрели на водяной вал, раздумывая, что бы это могло значить.

— Наверное, это и есть поверхностное натяжение, — сообразил Тима.

Да, Тима это верно определил. Дело в том, что всякое вещество, в том числе и вода, состоит из мельчайших частиц — молекул. Они, как крошечные магнитики, притягивают друг друга. Молекулы, находящиеся внутри вещества, притягиваются со всех сторон одинаково. А для тех, что находятся на поверхности, притяжение внутренних молекул ничем не уравновешивается, потому что снаружи их ничто не притягивает. Поэтому поверхностные молекулы образуют как бы упругую пленку, которая давит на внутренние слои жидкости. Эта пленка подобна упругой резиновой оболочке детского воздушного шара. Ее называют пленкой поверхностного натяжения. Вот почему можно наполнить стакан водой немного выше края и она не прольется. Здесь действуют силы поверхностного натяжения.

— Мы с тобой такие легкие, Тима, что могли бы пройти по воде, не замочив ног. Правда? — спросила Катя.

— Пожалуй, — задумчиво ответил Тима. — Только мне кажется, что костюм наш и все снаряжение настолько нас утяжеляют, что ничего бы не вышло из этого. Да и опасно нам покидать лист. В пруду может произойти много всяких неожиданностей и очень неприятных встреч. Я бы не хотел попасть кому-либо на обед.

Катя засмеялась:

— Не могу сказать, чтобы и я мечтала об этом!

Она заглянула в воду.

В глубине неясно различались силуэты странных существ, не похожих ни на одно из знакомых Кате животных. Изредка проплывала чья-то огромная тень, быстро скрываясь из виду. Наверное, это были рыбы.

Катя и Тима отошли подальше от края. Они решили осмотреться вокруг и вооружились уменьшителями.

Вот берег, заросший осокой. Вот лежат на воде твердые глянцевитые листья белой водяной кувшинки — нимфеи. Над ней кружились какие-то мошки. Вот другая кувшинка, третья… Когда смотришь в уменьшитель, кажется, будто цветы совсем близко, но стоило опустить трубу, как они превращались в маленькие, окутанные голубой дымкой точечки — словно далекие острова в открытом море.

Было тихо-тихо. Только изредка в неподвижную тишину врывался какой-то густой гул, словно работал мотор низко летящего самолета. Это пролетал где-то в вышине комар.

Тима не отрывал глаз от уменьшителя. Он все смотрел и смотрел вперед, на знакомые места, такие близкие и вместе с тем недосягаемые. Как подать о себе весть? Как найти способ перелететь огромное расстояние, отделяющее их от «домика», от черной плиты, единственного места во всем мире, где они с Катей смогут обрести свой нормальный вид? Неужели же на всю жизнь обречены они странствовать по свету незаметными пылинками или станут жертвой какой-либо амебы или инфузории! На каждом шагу их подстерегала опасность в этом огромном мире, населенном чудовищами, бессмысленными, тупыми, но от этого не менее страшными и не менее опасными, чем любой зверь для человека в девственном лесу.

Еще вчера Тима с беспокойством думал о том, что тайна их путешествия станет известна в Джохоре раньше, чем они вернутся.

Сегодня он уже мечтал, чтобы об этом узнали как можно скорее. Они с Катей так нуждаются в помощи! Только бы Ван с Виктором добрались до лаборатории! Когда это может произойти? Самое большее — дня через два-три. Нет, быстрее, конечно, быстрее! Может, Анатолий Степанович вернется сегодня, в крайнем случае — завтра. Разумеется, он тотчас же отправится в лабораторию и увидит там сигнальные огни. Скорей всего, сам спустится вниз. И тогда обнаружит Вана и Виктора.

Отец! Наверное, его вызовут. Да, конечно. А мама?..

Тима почувствовал, как он холодеет от этих мыслей. Вот она — цена обмана! Казалось, все так просто: сбегают в лист и вернутся. А что получилось?

Тима тяжело вздохнул.

Подошла Катя. Она участливо заглянула ему в глаза.

— Ты думаешь о маме, да, Тима? — сказала она. — Я тоже, Тимочка… Я вспомнила сейчас Москву, нашу комнату. Мама ничего не знает, бедняжка. Наверное, ей скажут либо когда мы вернемся, либо когда не останется никаких надежд на наше спасение.

Тима взял себя в руки и сказал почти весело:

— Пустяки, Катя, выкинь из головы эти