Книга Краденая магия. Часть 1 - Денис Кащеев

— Хорошо, — с глуповатой, должно быть, улыбкой кивнул я. — Фу-Хао — так Фу-Хао. А можно просто «Фу»? — не удержался от ехидного вопроса.

«Нежелательно, — заявил дух. — По крайней мере, с тем смыслом, что вы в сие вкладываете, сударь».

— Хорошо, постараюсь не вкладывать ничего предосудительного, — хмыкнул я.

«Да уж, сударь, постарайтесь… И у меня есть еще одно условие!» — будто бы вспомнил вдруг Василий-Фу-Хао.

— Еще одно?

«Последнее из существенных. Отношение к духам в Империи нынче не то, что раньше… Потому прошу — нет, даже настаиваю — чтобы ни одна живая душа обо мне не знала! Поверьте, сударь сохранение сей тайны в наших с вами общих интересах!»

— Да не вопрос, — пожал я плечами — помнится, Сергей Казимирович тоже просил меня о фамильяре не болтать.

«То есть мы договорились?» — уточнил дух.

— Договорились.

«Ну, тогда я проявляюсь. Буду благодарен, сударь, если не начнете в панике размахивать рукой, пытаясь меня скинуть. Во-первых, это крайне неучтиво, а во-вторых — все равно ничего не получится!»

— Рукой? — успел переспросить я — и тут же увидел у себя на тыльной стороне кисти мохнатое восьминогое создание.

Увы, несмотря на предупреждение, не дернуться судорожно у меня не вышло.

«Эх… — сокрушенно покачал многоглазой головой Фу. — Просил же!»

Я бы, наверное, виновато развел руками, но на одной из них как раз сидел обидчивый фамильяр.

Глава 19

в которой я ставлю подпись

Федоровский кадетский корпус располагался на самой окраине Москвы, в излучине реки Яуза. Он нашего дома до него было верст семь. Топать пешком — далековато, а на «манамобиле» — рукой подать, и я до последнего пребывал в уверенности, что Надя отвезет нас на доставшемся мне от Сергея Казимировича «Москвиче». Но оказалось, что в городе управлять самобеглой коляской разрешено только с двадцати одного года — полностью совершеннолетним. Нарушителей — а, по словам Морозовой, желающих с ветерком погонять по узким извилистым улочкам среди местной золотой молодежи находилось немало — отлавливала земская полиция и отбирала экипажи.

Обращаться за помощью к бывшим подчиненным князя Огинского — вроде поручика Петрова-Боширова, подвозившего нас накануне на похоронную церемонию — Надя сочла неуместным, а пользоваться популярными у мастеровых и черни публичными дилижансами для лиц дворянского звания считалось зазорным. Поэтому Морозова решила открыть портал — магический коридор, по которому из одной точки пространства можно сразу попасть в другую, удаленную.

Нюансов здесь, правда, имелось сразу два. Во-первых, разумеется, тут же нашлись свои «правила магического движения». Провешивать порталы дозволялось не куда угодно, а строго в отведенные для этого места. От которых уже, хочешь, не хочешь, а придется топать до цели на своих двоих. Ну и во-вторых, волшебные тоннели были штукой крайне энергозатратной. Точнее, манозатратной. Причем, если на совсем короткие расстояния — несколько десятков шагов — расход измерялся дюжинами мерлинов (тут еще многое, конечно, от силы мага зависело — но, редкий случай: не напрямую), то начиная от пары верст — счет шел на сотни. С какого-то расстояния рост был уже не столь стремителен, но там включались новые факторы, разжевывать мне суть которых Надя не стала.

Существовали, правда, специальные артефакты — исключительно для сокращения расхода маны на порталы. Именно они позволяли купеческим караванам ходить в Европу и Китай. Но стоили эти читерские приблуды очень и очень дорого. Да и не держали подобных в доме Огинского.

Наблюдать портал воочию мне уже доводилось — в усадьбе Воронцовых его при мне открывала Милана. Случалось, очевидно, и перемещаться таковым — из родного мира в этот, транзитом через астрал — но никаких воспоминаний от того путешествия у меня не сохранилось. Так что в обрамленный золотой рамкой мерцающий серебристый прямоугольник, наколдованный Надей в столовой сразу после завтрака, я вошел, как в первый раз — с некоторым замиранием сердца.

Ничего особо любопытного, впрочем, не произошло — если, конечно, не считать самого факта скачка за семь верст. За серебристым прямоугольником оказался узкий прямой коридор метров в тридцать длиной. Белый пол, белый потолок, белые стены. Наощупь — довольно холодные (не удержавшись, я потрогал пальцем) и слегка влажные. В конце же — туманная завеса, миновав которую я вслед да Морозовой шагнул прямиком на булыжную мостовую.

Наскоро оглядевшись, Надя указала нужное нам направление — вниз по улице.

— С полверсты, где-то, топать, — поведала мне девушка. — То есть минут десять, если не торопясь. Ну и хорошо: хоть малость маны восстановится — а то я почти пустая! Ну, пошли, что ли? — зачем-то уточнила она.

Я кивнул — но Морозова все еще чего-то ждала, не двигаясь с места. Сообразив наконец, я предложил ей руку. Надя церемонно возложила на нее свою, и мы таки тронулись в путь.

Час был ранний, но солнышко уже здорово припекало, и через минуту я предпочел расстегнуть верхнюю пуговицу сорочки. Морозову, выбравшую для визита в приемную комиссию кадетского корпуса плотное строгое платье ниже колен — одно из тех, что сразу добавляли ей солидности на год-два — должно быть, жара донимала куда сильнее меня. Но все, что Наде оставалось — обмахиваться на ходу веером. Когда и откуда тот появился у девушки, я, признаться, не заметил.

Пешеходов, кроме нашей пары, на улице не было вовсе, а вот несколько экипажей нас обогнали. И еще два, оба — многоместные дилижансы, попались навстречу. А однажды впереди, над крышами, в синеве неба показался красный воздушный шар с подвешенной под ним корзиной — но улица наша как раз свернула, и толком рассмотреть его мне не удалось.

Величаво выплывшее из-за поворота главное здание кадетского корпуса было трехэтажным. Центральная часть его фасада, украшенная прямоугольными полуколоннами, выступала прямо к мостовой, крылья же, в дюжину окон каждое, несколько утопали вглубь и были обсажены аккуратно подстриженными зелеными кустиками. На красном треугольном фронтоне красовался белый барельеф в виде обрамленной лавровой и дубовой ветвями литеры «Ф».

— О, а говоришь, кириллица у вас не используется! — не удержался от восклицания я, свободной рукой указав спутнице на эмблему.

— Что не используется? — не поняла Надя.

— Ну, это же буква «Фэ»?.. В смысле, «Эф»?

— Ну да. Или, по-старому — «Ферт». А что? Обычная буква.

— В глаголице она такая же, что ли? — догадался я.

— Такая же, как где?

— Ладно, не важно, — крякнул я, вдруг задумавшись: а в курсе ли девушка, что в этих их закорючках я так и не разобрался пока? Прямо я Морозовой об этом, вроде бы, не говорил, но могла ведь она и сама сообразить — по обмолвкам вроде этой? Хотя нет: если бы сообразила — наверное, взялась бы объяснять мне здешнюю азбуку…