Книга Жертва - Даниэль Зеа Рэй

– Зажимы! Давай зажимы! – поторапливала я вторую операционную медсестру. – Шовный! Заряжай быстрее!

Реаниматолог за это время успел поставить плевральные дренажи и начал переливать кровь. Медсестра анестезистка только успевала вводить препараты, которые он ей называл. Я ушила печень и удалила селезенку. Разорванный кишечник на зажимах. Брюшная аорта прижата к позвоночнику балкой.

– Есть протез на аорту? – спросила я медсестру.

– Алексис…

– Какой нужен размер?

– Буду делать обходной анастомоз вокруг балки. Давай 20 на 100.

– Алексис!

– Десять сантиметров хватит?

– Должно хватить.

– Доктор Ней! – закричал анестезиолог и мы с медсестрами повернули голову к нему. – Время смерти час сорок два.

Я застыла.

– Все? – переспросила я.

– Да, Алексис. Все. Иди к Одьену. Он в третьей операционной. Потом достанем балку и зашьем его.

Я сбросила перчатки и халат в ведро. Ребенок. Я могу помочь ребенку. Могу помочь ребенку…

Прыжок во второе измерение. Я оказалась рядом с телом ребенка. Его Поток практически иссяк. Я вернулась к умершему мужчине. Потока больше в нем не было, но оставался Исток. Я сделала то, что много раз делала в прошлом. Без угрызений совести, без сожалений я забрала у умершего его душу. Трансплантация Истока под запретом. Это кощунственно. Но по-другому нельзя. Нельзя по-другому вернуть в этот мир послушника, или хранителя, или райота. Тот, кто стал донором, навсегда останется жить в новом теле и освободится лишь тогда, когда это тело умрет.

Для всех, кто в этот момент был рядом со мной, минуло лишь мгновение. Я же за это мгновение успела спасти девочку лет десяти.

– Помощь нужна? – спросила я у Одьена, проходя в операционную.

– Да, займись ногами, пожалуйста. С животом я закончил.

– Как показатели? – спросила я у реаниматолога.

– Стабилизировались. Даже не верится, если честно.

– Это хорошо, – прошептала я и занялась открытым переломом бедра девочки.

– А что с третьим? – спросил Одьен.

– Умер на столе, – ответила я. – Если есть время, нужно достать из него балку и все зашить.

– Я потом займусь. Ты сама как? – внезапно спросил он.

– Лучше, чем он, – ответила я и принялась за установку внешнего фиксатора бедра.

***

Одно из самых тяжелых испытаний в нашей работе – это извещение родных и близких о смерти нашего пациента. В такие моменты мы должны сохранять самообладание. «Ваш сын умер, поэтому я не позволила его Истоку освободиться, а запихнула его в качестве батарейки в тело ребенка. Вон он, тот ребенок! Ваш сын теперь будет жить в нем до самой его смерти». Скажите, что бы вы сделали с тем, кто сказал вам такое? Убийство – самый логичный поступок, как мне представляется. Я никогда и никому не расскажу об этом. Ведь если кто-то узнает, смертью покарают не только меня, но и реципиента Истока, то есть ребенка. Размышляя об этом, я спустилась в приемное отделение и подошла к одному из архиереев, присланных туда. Выяснилось, что моего пациента звали Жозе, и он был одним из пассажиров микроавтобуса, в который врезался грузовой автомобиль. Родственников пациента еще не нашли, поэтому и сообщить печальные новости было некому. Я поинтересовалась у медсестры на посту, не поступил ли кто-то еще за это время, и получив отрицательный ответ, со спокойным сердцем отправилась на этаж.

Перед началом оформления всех документов я хотела принять душ и переодеться. Разделась и залезла в душевую кабинку. Включила воду, сделала погорячее и уперлась руками в пластик.

Воспоминания нахлынули сами собой. Ванная и я сижу в ней. Мила, так звали женщину, приютившую меня, мыла мои волосы.

– И что мне с тобой делать? – спросила она.

– Я не знаю, – ответила я.

– Куда ты шла? Ты ведь куда-то шла?

– Я не знаю, – снова заплакала.

– Тише. Здесь тебя никто не тронет. Пусть все утрясется, тогда решим, что с тобой делать.

– Вы знаете Григория Носова?

Пальцы Милы замерли в моих волосах.

– Его все знают. Он входил в совет директоров корпорации «Развитие».

– Почему «входил»? – я повернула голову к Миле. – Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?

– Это к его дому ты пробиралась?

– Нет, – я отвернулась. – Нет, просто он… …он знает меня.

– Держись подальше от Григория Носова, – Мила присела на борт ванной. – Я знаю, о чем говорю.

– Но?

– Если хочешь жить – держишь от этого человека как можно дальше.

Мила действительно знала, о чем говорит. Спустя четыре дня в выпуске новостей показали Григория Носова. Он давал интервью, где с гордостью заявлял о том, что полностью поддерживает действия послушников и хранителей. Он призывал всех райотов и палачей сдаться и обещал, что новое правительство сохранит им жизнь. Как будто имел право обещать такое. В тот же день к Миле заявились визитеры. Они принесли ей похоронку на имя супруга. Я знала, что ребенок Милы стал жертвой Жатвы, когда ему было восемь лет. Ребенок-аутист не был нужен этому обществу, и общество принесло его в жертву. Теперь Мила осталась без мужа. Со мной, прятавшейся в подвале ее дома. До сих пор не понимаю, почему она спасла меня. Почему помогла. Возможно, мне было столько же лет, сколько было бы ее дочери, урна с прахом которой стояла в гостиной на камине? Как бы там ни было, я была благодарна. Всегда была благодарна ей за то, что она сделала для меня.

Спустя четыре месяца, когда Восстание официально было признано окоченным, а новое правительство стало утвержденным, на улицах моего родного города начались поиски и зачистка тех, кто мог укрываться в домах хранителей и послушников. Следовало понимать, что не все люди желали смерти тем, кто терроризировал мир годами. Многие хранители чтили клятву Возмездия, некоторые послушники воспитывали низших палачей.

В дом Милы пришли ночью. Стали стучать в двери. Я спряталась в месте, где должна была прятаться каждый раз, когда в дом заявлялись визитеры, – за декоративной решеткой перед батареями в гостиной.

– Мила Шерстнева? – услышала я голос в коридоре.

– Да, это я. По какому праву! – кричала Мила. – Куда вы идете?

– Служба контроля за людьми с высшим метафизическим уровнем, – в гостиную вошел послушник в военной форме. – Ваши соседи сообщили, что в подвале вашего дома по вечерам постоянно горит свет.

– Я часто провожу там время, – оправдывалась Мила.

– Мы бы хотели осмотреть ваш дом.

– По какому праву?!

– Согласно новому Уставу послушников и хранителей, служба контроля имеет право досмотра любых жилых помещений, принадлежащих гражданским.