Книга Проблемы в Городце. Спасти Московию - Юлия Чернявская

– Завтра выступаем, – тихо произнес мужчина, чьи пальцы подхватывали неровно отраставшие пряди лежавшей рядом девушки, после чего позволяли им скользить вниз, и так снова и снова.

– Так быстро, – Василиса перевернулась на живот и приподнялась на руках. – Последняя ночь…

– Я вернусь, – так же тихо произнес колдун. Голос спокойный, немного равнодушный, но девушка видела, что он старательно маскирует свои чувства. – Только дождись.

– Жди меня, и я вернусь, только очень жди, – неожиданно пришло на память девушке стихотворение из родного мира. Вроде, учила давно, еще в школе, чтобы сдать да забыть. Ан врезались строчки в память, всплыли нежданно-негаданно. Она тихо рассказывала, глядя в подушку перед собой.

– Это… Откуда это? – хриплым, чуть дрожащим голосом спросил он.

– Из моего мира. Это стихотворение написал один фронтовой поэт. Ну, военный, но он воевал… Долго рассказывать, – несколько сумбурно объяснила она. – И времени мало. Но я расскажу, когда ты вернешься. Я тебя дождусь.

– Со щитом или на щите, но я вернусь, – уверенно пообещал он.

– Со щитом… – голос Василисы сорвался, она поспешила спрятать лицо в подушку, чтобы мужчина не увидел предательскую слезу.

Даже если Костя что-то и заметил, он предпочел сделать вид, что в этот момент или думал о своем, или смотрел в другую сторону. Потом вовсе обнял девушку и принялся целовать плечи, спину, заставляя поднять голову, посмотреть на него, а там он найдет способ утешить ее.

– Ты бы отдохнул, – не глядя на него, предложила Василиса.

– На ладье отдохну, – отмахнулся он от ее предложения. – Нам два дня плыть.

Больше возражений у девушки не было. Зато под прикосновениями мужчины просыпалось, казалось бы, удовлетворенное желание. Поэтому она не стала сопротивляться, когда колдун заставил ее перевернуться на спину, а после поцеловал. Страстно, долго, до звезд перед глазами. Что при этом делали его руки, Василиса старалась не думать. Равно как не представлять, сколько их на самом деле, потому что он прикасался к ней то здесь, то там, то обнимал, то гладил, то чуть ощутимо проводил ладонью, так что лишь тепло слегка ощущалось. А после заставил забыть, где они находятся, что их могут услышать проходившие на улице слуги, или кто из воинов, не думать ни о чем, кроме него самого.

Проснулась девушка поздно, когда заглянувший в комнатку солнечный луч принялся пригревать макушку. Рядом уже никого не было. Василиса с тоской вздохнула. Не получилось проводить. Не успела. Проспала. Она обняла подушку, еще хранившую запах мужчины, и вздохнула. После чего принялась читать все известные ей молитвы, заговоры, просто мысленно обращаться к богам и желать удачи тому единственному, кто украл ее сердце, забрал с собой на войну и не известно, вернет ли назад.

Неизвестно, услышат местные боги молитвы молодой Яги, или решат проигнорировать их, помогут ли ее заговоры, или на колдунов их накладывать бессмысленно, но девушка предпочитала надеяться на это. Если есть шанс, что даже эта малость поможет, Василиса будет использовать ее. Потому что в этом мире мелочей, как успела она убедиться, не бывает. А если и бывают, то только для простых людей, колдунам же об этом и думать нельзя.

С такими мыслями будущая Яга позавтракала, после чего отправилась на рынок. Надо были кое-что из травок посмотреть, которые успели закончиться, и, что важнее, слухи свежие узнать. Ну и послушать, что там жрецы вещают. Любопытно же, до чего успели их взгляды измениться после общения с бабкой Матреной, ну и созерцания Горыныча, который каждый день гимны церковные поет по личной просьбе патриарха.

Увы, ожидаемого шоу не наблюдалось. Точнее, жрецы присутствовали, и даже бабка Матрена, если судить по оживлению в мясных рядах, тоже имелась, вот только никаких проповедей, споров или ругани не было слышно. Вместо того все окружили Горыныча, который устроился в центре площади, вытянул шеи, прикрыл глаза и выводил какой-то особо сложный псалом. Стоявшие неподалеку люди слушали, изредка крестились. Даже жрецы прониклись если не текстом, то красотой пения. Во всяком случае, к стенам и заборам они не жались, но и выступать не рисковали. Просто стояли небольшой группой в стороне и слушали.

Василиса быстро достала из поясной сумки бумагу и огрызок карандаша, зажмурилась и набросала схематическое изображение. Детально прорисовывать фигуры не стала, точность была не важна. Все это можно будет делать уже потом, когда война закончится, воины вернутся, а царю захочется на память какую-нибудь картину. Сейчас же ей хотелось увидеть, есть ли какой эффект от пения Змея.

Результат не заставил себя ждать. Едва девушка открыла глаза, как поняла, что Елизар Елисеевич не мог придумать тактики лучше. На изображении ее были жрецы, был Горыныч, но были и две силы. Одна представлена в виде голубя, кружившего над трехголовым певцом, на втором, то самое неведомое нечто, вот только оно пряталось в тени жрецов, словно сжигаемое невидимым огнем. Сами же жрецы смотрели над головой певца, на невидимого простому глазу голубя.

Долго рассматривать картинку времени не было. Шум приближался, Василиса уже четко выделяла голос бабки Матрены. Если раньше можно было надеяться, что покупателю всучили залежалый товар, то теперь надежда исчезла. Решив, что именно сейчас ей меньше всего хочется выслушивать бесконечный поток жалоб на боли в спине, ногах, голове и вообще везде, кроме языка, а слабительного с собой у нее не было, колдунья предпочла тихо исчезнуть в сплетении торговых рядов.

Горыныч приоткрыл один глаз, проследил, куда скрылась Василиса, затем скосил его немного, обнаружив главную сплетницу Городца, после чего снова зажмурился. Новое песнопение, которое он выбрал, посвящалось одному из святых, поминаемых в этот день. Сам он научился бороться с наистрашнейшей городской напастью простым способом – делал вид, что полностью поглощен пением, ничего не видит, не слышит, а об обонянии и говорить не стоит, оно змеям, вроде как, и не положено. И не важно, что он всех слышал и чуял. Не видит же.

Василиса медленно шла по рядам, прислушиваясь к разговорам. О том, что войско куда-то отправилось, почти не говорили. И не потому, что не заметили. Просто люди сами не хотели обсуждать такие вещи, когда в городе странные чужаки. Ушли служивые и ушли. Слухи о том, что большое войско идет, давно просочились. Сам Елизар Елисеевич постарался, чтобы вести о войне дошли до людей. Люди услышали, и, как ни странно, истолковали все верно. Не хочет царь-батюшка при шпионах вражьих объявлять, что ведомо ему все. Вот и действует осторожно. Одни войска ушли, другие пришли, а кто куда направился, то при чужаках не стоит обсуждать.

Куда больше удивляло девушку то, что никто не торопился расправиться со жрецами. Их жалели, говорили, что сами они подневольные. И ладно бы только тем, кто их сюда отправил ответ давать, но нет, бог этот с них глаз своих не сводит. То ли рисунки Василисины кто видел, то ли нарочно позволили информации утечь. Главное, не тащили топить в Итиле, камнями в них не бросали, драк не затевали. Не иначе тоже распоряжение на этот счет было, да не простое, а намекающее, что со всеми зачинщиками и исполнителями будет. Может, не самое лучшее решение, надо было жрецов запереть где-нибудь, с другой стороны, еще неизвестно, как бы на это бог неведомый отреагировал. Так что царь-батюшка предпочел рискнуть, но не допустить беспорядков.