Книга Король воронов - Мэгги Стивотер

Она вскинула руки к лицу, но ничего не изменилось. Глазницу как будто зацепили крючьями. Пальцы Ноя вонзались в ее плоть. Левый глаз видел только белое, правый только черное. Пальцы у Блу сделались скользкими, щеке стало горячо.

Свет исходил от Ноя, как сияние от солнца.

Внезапно чьи-то руки схватили Блу за плечи, оттаскивая в сторону. Ее окружали тепло и запах мяты. Ганси держал девушку так крепко, что она чувствовала, как он дрожит. Гудение слышалось повсюду. Оно отдавалось в пылающем лице Блу, когда Ганси развернулся, вставая между ней и звенящей яростью, в которую превратился Ной.

– Господи. Блу, мне нужна твоя сила, – сказал Ганси ей прямо на ухо, и она услышала, что его слова пронизаны страхом. – Сейчас же.

От каждого удара сердца в ней вспыхивала боль, но она позволила Ганси коснуться ее мокрых пальцев.

Ганси схватил Блу за руку. И она обрушила все стены, которые возвела вокруг себя.

Твердо, уверенно и громко Ганси велел твари:

– Стань Ноем.

В комнате воцарилась тишина.

25

Было 6:21.

Примерно в шестистах милях дальше по силовой линии в темноте мерцал миллион крошечных огоньков – это были холодные воды Чарльз-Ривер. Зубастый ноябрьский холод проник сквозь балконную дверь дома Колина Гринмантла. Он ее закрыл, но она тем не менее приоткрылась. Совсем чуть-чуть.

Они пробрались внутрь.

Сам Колин Гринмантл находился на первом этаже, в золотисто-коричневой комнате без окон, которую отвел под свою коллекцию. Витрины сами по себе были прекрасны: стекло и металл, железная сетка и золото, подобающе экстравагантный фон для подобающе странных артефактов. Пол, на котором стояли шкафы, был сделан из дуба, срубленного на одной старой ферме в Пенсильвании; Гринмантлы всегда предпочитали владеть вещами, которые раньше принадлежали кому-то еще. Невозможно было понять, насколько велика комната, поскольку свет исходил только от ламп, укрепленных над каждым необычным экспонатом. Лампы сияли в темноте, как корабли в ночном море.

Гринмантл стоял перед старым зеркалом. Рама была украшена резными листьями аканта и лебедями, которые поедали других лебедей. В верхний край мастер встроил часы в латунной оправе. Они показывали 6:21. Предположительно, зеркало показывало слезы на лицах тех, кто в него смотрелся, если в их семье недавно кто-то умер. Отражение смотрело на Гринмантла сухими глазами, но он чувствовал, что всё равно выглядит жалостно. В одной руке он держал бутылку «Каберне совиньон», сулившую «нотки вишни и графита», а в другой пару серег, которые купил для своей жены, Пайпер. На нем были семейные трусы и пиджак прекрасного покроя. Он не ждал гостей.

Но тем не менее они приближались, перебираясь через лепнину на потолке библиотеки на втором этаже, перелезая друг через друга.

Гринмантл отхлебнул вина прямо из горлышка (когда он выбрал на кухне эту бутылку, то подумал, что она будет воплощать скорбь и отчаяние эстетичнее, чем одинокий бокал). И не ошибся. Он жалел, что никто не видит, как эстетично он воплощает скорбь и отчаяние.

– «Нотки дымного пороха и одиночества», – сказал он своему отражению и сделал еще глоток.

Им Гринмантл подавился. Слишком много черного пороха и одиночества за раз.

У его отражения широко открылись глаза: за спиной стояла Пайпер, держа мужа руками за горло. Несколько светлых прядей выбились из гладкой прически; светильники на дальней стене сделали их золотисто-белыми, накаленными яростью. Глаза Пайпер казались черными. Одна бровь была приподнята, но в остальном бывшую миссис Гринмантл совершенно не смущало, что она стояла, вдавливая кончики пальцев ему в кожу. Шея у Гринмантла посинела.

Он моргнул.

Она пропала.

Ее никогда и не было здесь. Она бросила его. Ну, точнее сказать, это он ее бросил, но она начала первая. Именно она предпочла совершить внушительное количество бестактных и жестоких преступлений в дебрях штата Вирджиния в ту самую минуту, когда он решил, что пора сматывать удочки.

– Я один, – сказал Гринмантл зеркалу.

Но он ошибся.

Они с гудением спустились по лестнице, присаживаясь по пути на верхние края рам, затем рикошетом влетели в кухню.

Гринмантл отвернулся от зеркала и обозрел свою коллекцию. Доспех с четырьмя руками, чучело единорога размером с карликовую козу, клинок, с которого на пол витрины постоянно капала кровь. Лучшее из лучших – результаты двадцати лет поисков. Ну, не лучшее (подумал Гринмантл), просто предметы, которые, как ему казалось, могли привлечь внимание Пайпер.

Ему послышался какой-то звук в коридоре. Гудение. Или царапанье. Нет, не совсем… для царапанья звук был слишком легким.

– После бесчисленных предательств Колин Гринмантл, не дожив до сорока, заработал нервный срыв, – сообщил Гринмантл, не обращая внимания на шум, – и заставил многих поверить, что он канет в безвестность.

Он посмотрел на серьги, которые держал в руке. Он начал предпринимать определенные шаги, чтобы приобрести их, более двух лет назад, но лишь совсем недавно его поставщики наконец срезали эти серьги с женских ушей в Гамбии. Ходили слухи, что человек, который их носит, способен видеть сквозь стены. Определенные типы стен, конечно. Не кирпич, не камень. Гипсокартон. Они могли бы сделать стены из гипсокартона. У Гринмантла уши были не проколоты, поэтому он не примерял серьги. А поскольку Пайпер ступила на новый путь – путь преступлений, – он имел шансы никогда не узнать правду.

– Но люди недооценили душевную стойкость Колина, – заявил он. – Его способность оправляться после эмоциональных травм.

Он повернулся к двери в ту секунду, когда в нее влетели гости.

Гринмантл моргнул.

Они не исчезли.

Он моргнул, и еще раз, но что-то продолжало вливаться в дверь – что-то, что не было ни плодом его фантазии, ни отражением в проклятом зеркале. Лишь через несколько секунд Гринмантл понял, что это не один посетитель, а много. Они текли рекой, толкались, падали друг на друга.

И лишь когда от целого отделилась частичка и зигзагами полетела к нему, Гринмантл понял, что это насекомые. Когда черная оса приземлилась на его запястье, он велел себе сдержаться. Она ужалила Гринмантла.

– Тварь! – сказал он и замахнулся на нее бутылкой.

Вторая оса присоединилась к первой. Гринмантл потряс рукой и согнал ее, но тут же подлетела третья. Четвертая, пятая… коридор был полон ос. Они облепили Гринмантла. На нем были семейные трусы, прекрасный пиджак – и осы.

Он завертелся, и серьги упали на пол. Отражение в зеркале роняло слезы, и он видел не ос, а Пайпер – ее улыбку и руки, которые обвивались вокруг него.

– Всё кончено, – произнесли ее губы.

Свет погас.

На часах было 6:22.