Книга Аллегро на Балканах - Александр Михайловский

Тем временем наше прикрытие, соответственно, стало собираться совсем в другую сторону. Эти люди – храбрецы, а не самоубийцы, да и задача умирать в бою перед ними не ставилась. Вскочив на уже оседланных лошадей, они как раз к наступлению темноты догнали наш отряд. После того как мы соединились, Оберст Слон сказал нам, что все прошло удачно, ибо по-настоящему воевать отрядом в две сотни человек против пехотного корпуса даже в таких легких условиях и при таком качественном превосходстве просто невозможно. Тогда я спросил: а что было бы, если бы с нами пришло не двести человек, а полк или бригада? Слон посмотрел на меня и ответил, что попытка протащить в турецкие тылы полк или бригаду, желательно с артиллерией, закончилась бы, даже не начавшись, поскольку сделать такое незаметно невозможно. Мы сделали все что могли, задержали врага не менее чем на сутки, и понесли при этом совсем небольшие потери. И это хорошо.

15 августа 1907 года, утро. Македонский фронт, окрестности селения Урошевац.

Первыми, как раз когда оберст Слон уводил своих людей от места боя с частями пятого турецкого корпуса, к будущему полю битвы при Урошеваце с севера подошла третья сербская армия, включающая одну сводную черногорскую дивизию. В местечке Раховица прибывшая с севера сербо-черногорская группировка сомкнулась своим левым флангом с правым флангом первой сербской армии. Практически сразу, как только войска установили контакт, между штабами первой и третьей сербских армий была протянута телефонная связь. Чуть позже, когда солнце уже низко висело над вершинами гор, с юга к селению Старый Качаник подошли кавалерийские авангарды, а потом, уже в сумерках, и основные силы восьмой Тунжанской дивизии болгарской армии. С этого момента превосходство объединенной черногоро-сербо-болгарской армии над противником стало почти трехкратным. А если учесть чувство непререкаемой моральной правоты, владеющее каждым солдатом объединенной армии, то османские аскеры должны были ощутить себя загнанной в угол крысой, которую окружили злые и жаждущие крови коты.

Узнав, что он окружен, командующий Западной армией турок понял, что следующее утро для него и его армии наверняка станет последним, а пятый корпус на соединение с основными силами, пожалуй, так и не подойдет. Поэтому ночь у турецкой армии ушла на перегруппировку сил, а утром с первыми проблесками рассвета турецкая артиллерия открыла ураганный огонь по болгарским позициям, стремясь до начала штыковой схватки расстрелять максимально возможное количество боеприпасов, ибо брать с собой в прорыв сковывающие армию орудия никто не собирался. И вообще, планируя сражение, турецкий командующий собирался спасать только себя и свое ближайшее окружение. Выскочить из уже захлопнувшегося капкана хоть сколько-нибудь значительными силами уже не представлялось возможным. Быть может, если удастся прорвать боевые порядки болгарской пехоты, и в эту брешь удастся проскочить сотне-другой всадников, а потом многократно превосходящие силы сербов сомнут арьергарды, и сражение превратится в избиение младенцев.

Раньше надо было отходить на юг, не дожидаясь подхода пятого корпуса, или вообще собрать все силы в кулак и ждать сербского вторжения в окрестностях Куманова. Кто же знал, что итальянцы введут морскую блокаду, из-за чего резервные дивизии из Анатолии, Сирии и Палестины не смогут вовремя прибыть в Салоники для подкрепления Западной Армии. Но теперь поздно рвать волосы на интимном месте, необходимо навалиться на врага лучшими частями армии, чтобы их аскеры ценой своих жизней (гурии заждались) прорвались через болгарские боевые порядки. А что будет потом – об этом паша не задумывался. Ведь власть осман в Македонии пала, болгарские и сербские четы вышли из подполья, и два сотни турецких всадников не смогут прорваться на юг к спасению через территорию, где болгарский крестьянин с ружьем уже сказал, что он тут власть.

Но вырваться из западни для турецкого командующего тоже было недосягаемой мечтой, потому что возглавлял болгарскую группировку не какой-то лощеный прозападный говнюк вроде адъютанта свергнутого князя Данаила Николаева, а вполне боевой генерал Иван Сарафов, участвовавший и в войне за освобождение Болгарии, и в сербско-болгарской войне, и в патриотическом перевороте, свергнувшем князя Александра Баттенберга. Политическую ориентацию господин Сарафов имел пророссийскую, и тот факт, что на болгарский престол был избран брат русской императрицы, наполняло этого человека, приносившего присягу и России, и Болгарии, чувством глубокой внутренней гармонии. А еще он не так давно закончил академию Российского Генштаба, и понимал, что турки будут пробивать себе путь к спасению именно через боевые порядки его войск. Поэтому во время марша от Куманова к Урошевацу он постоянно предпринимал меры к тому, чтобы не быть застигнутым врасплох. Когда болгарские войска дошли до позиции будущего сражения у села Старый Качаник, он сказал своим солдатам: «так надо, братцы» – и приказал без сна и отдыха первым делом рыть траншеи.

Закончив эту работу уже под утро, болгарские солдаты от усталости заснули на дне этих траншей в обнимку со своими винтовками Манлихера. И если бы турки просто без артподготовки и диких воплей в предутренний час кинулись в штыки на повально спящих болгар, то дело могло закончиться плохо. Однако турецкий командующий действовал строго по шаблону, как его учили германские инструкторы, и потому начал дело с артподготовки. Но получилось так, что благодаря окопам артиллерийский обстрел не смог нанести болгарским солдатам значимого ущерба, зато разбудил их и хорошенько взбодрил.

Те из них, кто еще несколько часов назад крыл своего генерала последними словами, теперь благодарили его от всей души за спасение жизни. Скорострельные пушки трехдюймового калибра зарывшимся в землю войскам серьезного вреда не причиняли. Снаряды на настильных траекториях бессильно свистели над болгарскими головами, разрываясь в чистом поле. Вот если бы это были гаубицы или минометы, бьющие по крутой траектории – тогда другое дело. Но ни гаубиц, ни минометов в турецкой армии нет. Первые считаются непригодными для быстрой маневренной войны, а вторые пока умеют изготавливать только в Российской империи. Вот и получилась у турок вместо артподготовки отсрочка с предварительным оповещением о своих намерениях.

Этот артобстрел поднял на ноги не только болгар, начавших готовить к бою новинку «пулеметы» (их они получили перед самой войной из России), но и сербов, которые, глядя, куда летят турецкие снаряды, сразу угадали направление будущего удара турецкой армии. Над сербскими позициями в небо взвились аэростаты наблюдения – и вскоре турецкая армия, готовящаяся к прорыву, сама оказалась под градом снарядов. При этом, помимо трехфунтовых (75-мм) гранат полевых пушек, на османские головы падали чемоданы неприятно крупного калибра, выпущенные из девятифунтовых (105-мм) осадных орудий Круппа[15], для которых земляные редуты, возведенные турками, были на один зуб. Но главной целью дальнобойных осадных пушек стали позиции турецких артиллерийских батарей, и они весьма преуспели в сокращении их огневой мощи.