Книга Брачные игры - Джейн Фэйзер

Честити на секунду задумалась.

– Будем считать, что я дома, Дженкинс. Передайте доктору Фаррелу, что я спущусь через несколько минут.

Дженкинс поклонился и вышел. Честити задумалась, постукивая по губам кончиками пальцев. Итак, Дуглас не стал дожидаться ответа на свое послание. Должно быть, он не находит себе места от угрызений совести и стыда за свое поведение. Что ж, она не намерена продлевать его мучения ни на одну минуту. Но ее сочувствие несколько поубавилось, когда она вспомнила, что этот человек имеет двойную мораль и очень четкие представления о том, как сделать карьеру. Видимо, он хочет привлечь ее на свою сторону... Нет, ему просто необходимо ее содействие! Она занимает определенное положение в обществе, не говоря уже о приглашении на рождественские праздники, которые создадут ему идеальные условия для достижения своей цели.

Что ж, она ничуть не меньше заинтересована как можно скорее женить доктора на Лауре Делла Лука. На данном этапе их цели совпадают, и если его извинения помогут каждому из них получить желаемое, не важно, насколько они искренни.

Она встала и посмотрелась в зеркало. От прогулки на морозном воздухе ее волосы распушились и кудрявились вокруг лица. Честити попыталась пригладить непокорные завитки, но без особого успеха. Настоящая Медуза Горгона!

Вздохнув, она прошлась взглядом по своей одежде. Один из ее любимых костюмов из темно-зеленой шерсти, состоявший из плиссированной юбки и длинного приталенного жакета со свободными фалдами, отделанного шелковой тесьмой того же цвета, ей очень шел. Поправив стоячий воротничок бледно-зеленой шелковой блузки, надетой под жакет, Честити решила, что у нее вполне подходящий наряд для принятия извинений, и направилась к двери.

Она медленно спускалась по лестнице, размышляя, как ей вести себя с гостем. Со сдержанной любезностью, решила она, открывая дверь в гостиную.

Дуглас стоял у окна, глядя в сад и сцепив за спиной руки. Он повернулся на звук открывшейся двери и радостно улыбнулся; темные глаза потеплели, смягчив его резкие черты. Он шагнул навстречу, протягивая руки:

– Честити, как вы добры. Я не смел надеяться, что вы примете меня.

Неужели перед ней тот самый человек, с которым она провела вчерашний вечер? В его поведении отсутствовал даже намек на вчерашнее презрительное высокомерие. Как ему удается быть таким разным? Но искреннее тепло его улыбки каким-то образом рассеяло ее сомнения и обиду, и она не пыталась отнять руки, утонувшие в его больших ладонях. Дуглас поднес их к губам и поцеловал, проделав это так ловко и естественно, что Честити даже не усомнилась в уместности подобного жеста, хотя у нее и мелькнула мысль о его интимности.

– Ваши цветы просто восхитительны, – оценила она. – Собственно, я как раз писала вам записку с благодарностью.

Он все еще сжимал ее руки, обхватив их теплыми пальцами с нежной силой, напомнившей ей, как он держал ноги старой женщины в своей приемной.

– Я пытался выразить свое сожаление, – тихо произнес он.

Честити молчала, чувствуя себя на удивление косноязычной под проникновенным взглядом темных глаз. Вглядываясь в его лицо и пытаясь найти хоть какой-нибудь признак неискренности – доказательство того, что он всего лишь пытается исправить свой промах, она ничего, кроме нежности и неподдельного беспокойства, не обнаружила.

– Вы можете простить меня? – нарушил Дуглас затянувшееся молчание.

Честити кивнула, сознавая, что простила его в тот самый миг, как вошла в комнату и увидела его лицо.

– Но я не понимаю.

– Что именно? – Он неохотно отпустил ее руки, и Честити ощутила себя странным образом обделенной.

– Вас, – ответила она, потирая руки, словно они замерзли. – Я не понимаю вас, Дуглас. Почему вы работаете... среди бедняков? Будь вы миссионером, тогда другое дело. Но у вас практика на Харли-стрит. Здесь нет ни малейшего смысла. И тем не менее я уверена, что есть какая-то причина, какое-то оправдание вашему чудовищному поведению вчера.

Дуглас сложил пальцы домиком, задумчиво глядя на нее. Когда-то он верил, что женщина способна понять его страстное желание помогать людям. В своей юношеской наивности он не представлял, что кто-то может не разделять его чувств и взглядов... в особенности женщина, которую он любил и полагал, что она отвечает ему тем же. Женщина, с которой он собирался провести всю жизнь. Его разочарование было достаточно сильным, чтобы излечить Дугласа от желания верить кому-либо, кроме нескольких коллег. Может, они и не разделяли его одержимости, но по крайней мере не считали ее разновидностью безумия. Странностью, возможно, но не более.

– У вас найдется для меня полчаса свободного времени? – спросил он.

Глупо, наверное, доверяться ей, но, даже если она отнесется к его словам как типичная представительница своего класса, в сущности, ее реакция ничего не изменит. Честити и так уже достаточно знает, чтобы серьезно осложнить его жизнь, если захочет. Хотя, насколько он может судить, она не из тех, у кого может возникнуть такое желание. И если его признание не встретит у нее сочувствия, он как-нибудь переживет. В конце концов, он не влюблен в Честити Дункан.

– Конечно, – с готовностью откликнулась она. – Сейчас?

– Да, сейчас, – ответил Дуглас. – Я приглашаю вас на прогулку.

Честити удивилась. Почему бы им не поговорить здесь, в тепле и уюте гостиной? Она окинула взглядом его рослую фигуру, в очередной раз поразившись его размерам. Комната казалась слишком тесной, чтобы вместить Дугласа Фаррела. Возможно, она слишком тесна и для его секретов. Может, чтобы признаться, ему требуется открытое, ничем не ограниченное пространство.

– Хорошо, – согласилась она. – Я возьму пальто и шляпку.

Дуглас энергично кивнул и добавил не менее решительным тоном:

– Только не задерживайтесь.

Он явно избавился от угрызений совести и теперь вел себя в своей обычной манере – непринужденной и чуточку властной. Впрочем, Честити давно заметила, что такая черта, как самоуверенность, весьма распространена среди мужчин, владеющих какой-либо профессией. И полагала, что справиться с ней легче, чем с откровенной враждебностью.

– Я вернусь через пять минут. – Она вышла из комнаты.

Поднявшись в свою спальню, Честити надела ту же шляпку, что и утром, – изящное сооружение из темно-зеленого фетра с крашеным страусовым пером, кокетливо изгибавшимся над правым ухом. Волосы, по обыкновению, не желали прятаться под шляпкой, обрамляя ее лоб и виски шаловливыми завитками.

Она присела за туалетный столик, изучая свой скромный набор косметики. Женское тщеславие требовало, чтобы она выглядела как можно лучше даже перед Дугласом Фаррелом, к которому не испытывала ни малейшего интереса. Ну, предположим, не совсем так, возразил внутренний голос. Ее очень даже интересует, что доктор Фаррел скажет в свое оправдание.

Честити взяла пудреницу и приблизила лицо к зеркалу. Обычно веснушки появлялись у нее не раньше лета, и она обнаружила лишь небольшую россыпь на переносице. Она прошлась по ним пуховкой и помедлила, размышляя, не подкрасить ли губы, но потом передумала. В такой холод помада мигом замерзнет, а нет ничего менее привлекательного, чем потрескавшаяся краска на губах.