Книга Опасные игры - Карина Хэлли

Должно быть, я провалилась в лоразепамовый сон, потому что, когда я проснулась, в комнате было совершенно темно. Лишь тонкая полоска света струилась из-под кухонной двери. К моему облегчению, моя дверь всё ещё была открыта.

Несмотря на тяжёлую голову и сухость во рту, я поняла, почему проснулась. Почему моё сердце колотилось сильнее обычного.

В доме звучали голоса. Кэмдена. И ещё какого-то мужчины.

Я тихо выбралась из кровати, побрела к двери. Высунула голову, увидела тени, пляшущие на стенах, – две тени в коридоре. Откинула голову назад и прислушалась.

Кто-то резко отодвинул стул.

– Извини, – сказал Кэмден.

– Вечно ты извиняешься, – ответил мужчина. Его голос звучал глухо и был лишён эмоций – таким порой был голос Кэмдена. – Вечно извиняешься за свою паршивую жалкую жизнь.

В голосе мужчины послышалось что-то знакомое.

– Я даже не думал, что ты заметишь, что тебе не плевать, – провыл Кэмден. Честное слово, провыл.

– Конечно, ты не заметил. Потому что ты слишком эгоистичен и глуп. Я заметил! Весь город заметил! Как, по-твоему, это выглядит со стороны? Тебе двадцать шесть, у тебя нет даже подружки – только твоя шлюха бывшая и сын, которого я никогда не видел, и твоя фамилия – наша фамилия! – звучит в гейской рекламе! Каково?

– Это не гейская реклама. Это реклама салона. Просто один из моих клиентов – гей. Но он приходит чаще всех, у него больше всего татуировок и…

Договорить Кэмдену не дал удар кулака по столу, от которого зазвенела вся стоявшая на нём посуда. Вне всякого сомнения, Кэмден разговаривал со своим отцом. При воспоминании о нём я вздрогнула.

– Сюда смотри! – взревел он, шурша какой-то бумагой. – Вот, прямо в нашей газете. «Приходите в салон Кэмдена Маккуина за всем, что нужно для тату». И фото этого педераста. – Последнее слово он произнёс с таким отвращением, что я готова была выбежать из комнаты и огреть его чем-нибудь. – Фамилию Маккуин носишь не только ты. Мне стыдно, что ты вообще её носишь. Это моя фамилия. Я шериф. Я заправляю этим городом. Ты понимаешь, как на меня смотрят люди? Они и так всегда считали, что ты из этих. Мы с Элизабет были так рады, когда ты женился. Но ты всё просрал!

– Это не имеет отношения к Софии, – промямлил Кэмден. Я и представить себе не могла, каким жалким может быть этот крутой парень. Я сглотнула.

– Это имеет отношение к Софии! – зарычал отец, вновь стукнув по столу. – Почему ты не можешь просто сказать мне, что ты гей, что ты из этих выродков, какие ошиваются в Палм-Спрингс? Господи, это же очевидно. Ты вечно красился и одевался как девчонка.

– Я одевался не как девчонка. – Голос Кэмдена стал чуть громче. – Я одевался как гот. Такая субкультура, пап. Я уже вырос из неё. Я не гей, и даже будь я геем, это не твоё дело.

– Это моё дело! Пока ты живёшь тут, в моём городе, это моё дело. – Ещё один удар по столу, на этот раз куда громче. Отец Кэмдена явно был вне себя. – Господи, у тебя даже подружки никогда не было, кроме этой шлюхи. Неудивительно, что она тебя бросила. Видимо, ты с ней даже не спал.

В комнате повисло молчание, у меня отвисла челюсть. Я не сомневалась, что у Кэмдена тоже.

– Про какую шлюху ты говоришь? – осторожно поинтересовался Кэмден. Этот тон был хорошо мне знаком.

– Как ты думаешь, про какую? Про Элли Уотт, эту мразь, этот отброс общества. – Он плевался словами, будто они мешали ему говорить. – Её родители выставили меня идиотом.

Я впервые в жизни ощутила благодарность к своим родителям. И к Кэмдену за то, что не выдал меня этому типу.

– Элли не шлюха, – сказал Кэмден.

– Бродячая нищенка, как и её родители. Этот город для неё чужой, как и для тебя. Наверное, я должен радоваться, что ты не женился на калеке.

Вот как он меня назвал… это было уже слишком. Мне пришлось прикусить язык, чтобы не выдать себя. Кэмден этого делать не стал.

– Убирайся к чёрту, – прошипел он.

Ох, блин.

Снова воцарилась тишина, густая, как сироп. Наконец его отец спросил:

– Что ты мне сейчас сказал?

Кэмден поднялся со стула, тихо повторил:

– Я. Сказал. Убирайся. К чёрту.

Кухня взорвалась звуками. Кого-то сильно ударили. И ещё. И снова. В коридоре эхом отдавались эти удары, стук кулака по кухонному шкафу, звон сыпавшейся посуды. И тяжёлое дыхание.

– Ещё вякни раз, – прорычал его отец.

– Прости, – очень тихо ответил Кэмден Маккуин.

Кто-то зашуршал одеждой, вытер руки.

– Прости? Ты сказал – прости? – Судя по голосу, отец вот-вот готов был снова взорваться.

– Простите, сэр, – проскулил Кэмден.

– Прощаю, – ответил отец так спокойно, будто между ними возникло лишь небольшое недоразумение. Может быть, это и было лишь небольшое недоразумение. Но это отвечало на многие вопросы, какие возникли у меня ещё в школе. Услышав в коридоре шаги, я забилась в самый угол комнаты.

– И вот ещё что, Кэмден. Прежде чем напечатать в газете рекламу, – сказал отец, остановившись ненадолго, – покажи сначала мне, хорошо?

Я не услышала его ответ – по-видимому, он просто кивнул. Я ждала в темноте, пока его отец не спустится по лестнице и не выйдет из дома. Мне показалось, что Кэмдену Маккуину будет не так уж трудно стать Коннором Маллоем.

Я подошла к двери на цыпочках и увидела, как Кэмден несётся мимо меня. Заметила разбитую губу, покрасневшую и распухшую скулу, бегающий взгляд.

– Кэмден, – позвала я, но он прошёл в спальню и захлопнул за собой дверь так резко, что я подпрыгнула. У меня сжалось сердце.

Я высунула голову в коридор, потихоньку прошла в кухню. На столе лежала вырванная из местной газеты страница.

Картинка была достаточно большой. Не считая головы Кэмдена, торчавшей в углу, на ней был всего один человек, о котором и говорил его отец. Этот человек победоносно улыбался и был с ног до головы покрыт потрясающими татуировками. Подтянутый, стройный, он был в обтягивающих чёрных плавках, в каких обычно такие персонажи, густо намазавшись маслом, лежат у бассейна. Выглядеть гомосексуальнее, чем он, было при всём желании невозможно.

Кэмден прекрасно знал, что делает. Он выбрал этого человека не только за то, что тот был его постоянным и, может быть, самым фотогеничным клиентом. Он знал, что разозлит отца, и сделал это назло. Может быть, он и отмыванием денег занялся назло. Я знала, к чему приводят такие эмоции. Конечно, должна быть причина, чтобы всё плохое вышло на поверхность. И эта причина могла привести к чему угодно.

Я смотрела на фото, не в силах оторваться. На нём был Кэмден, прекрасный, успешный, не мучимый никакой внутренней борьбой. И вместе с тем – накрашенный мальчик, который брыкался и визжал. Отец Кэмдена недооценил своего сына. Его недооценили все. Особенно я.