Книга Конец света, моя любовь - Алла Горбунова

Пять лет назад родилась Лайло у таджикской девушки по имени Ситора, что означает «звезда». Ситора приехала в Петербург на заработки, работала дворничихой, потом официанткой. Один пожилой господин склонил Ситору к любви, и она забеременела. Пожилой господин не желал больше знать ее, а у Ситоры не было ни дома, ни штампа о регистрации в паспорте. Она вызвала «скорую» и ждала прибытия врачей на лавочке у ближайшего дома. Ситора родила, но ей некуда было идти с ребенком. Ей было страшно, и завтра должно было стать еще страшнее, и она написала отказ от дочки. «Может быть, в городе Петербурге найдутся люди, у которых есть дом и деньги, и они возьмут тебя к себе, маленькая Лайло», – сказала она дочери на прощание.

Таким человеком оказался Тришка. Есть у него друзья среди директоров детских домов, богаделен, приютов, среди милиционеров, чиновников, градоправителей, среди бизнесменов и политиков. Пока Вавила насилует маленькую Лайло – уж она-то, к вящей радости Тришки, оказалась девственницей! – в Госдуме обсуждают законопроект о запрете поцелуев на улицах. «Поцелуи на улице оскорбляют чувства добропорядочных граждан!» – орет истошно депутатка от партии «Справедливая Россия». Депутаты о чем-то шепчутся друг с другом, что-то украдкой передают друг другу: это последний эксклюзивный порнофильм «нашего Тришки» – как они его называют.

Вавила вытащил меч из сердца дамы, вонзил его в маленькую Лайло. Облака расступились, и снежный барс – символ Олимпиады в Сочи 2014 – встретил девочку и провел во фруктовый сад в небесном Таджикистане, где росли незнакомые ей вишни, персики и гранаты, и женщина в белом с черными косами гуляла меж деревьев и светилась ярко, как звезда-ситора.

МЕЧ ШЕСТОЙ

Гаяна громко кричит, спутанные темно-русые волосы, в которые вмешались поседевшие пряди, падают на ее лицо. «Ты царь! Ты дракон! Ты орел!» – кричит она, стоя на коленях и локтях, глядя на Тришку с камерой и вздрагивая от каждого движения Вавилы. Тришка в восторге – Гаяна оказалась девственницей. Зрачки у нее расширенные, тело тощее, черты лица острые, под глазами глубокие тени. «Опустошил беззаконник землю нашу от населяющих ее!» – кричит Гаяна.

Тришка забрал ее из психиатрического интерната, где она провела последние пятнадцать лет. Директор интерната – тоже среди друзей Тришки, отдал Гаяну ему за взятку. Тришка ходил по палатам, долго выбирал, но Гаяна понравилась ему больше всех. «Ты пришел забрать меня, Возлюбленный?» – спросила она его, как только увидела.

Мать Гаяны не разрешала ей встречаться с юношами, контролировала каждый ее шаг и про мужчин говорила: «Все они предатели. Ты, дурочка, ему поверишь, а он погусарит и бросит тебя с пузом». Когда-то с матерью Гаяны так и произошло, и она приложила все усилия, чтобы дочь не повторила ее печальный опыт. А Гаяне лет с четырнадцати только и хотелось, что встречаться с мальчиками. Так хотелось, что она кусала себе губы в кровь и резала бритвой руки. Но, хотя Гаяна была девушкой симпатичной, она выросла такой зажатой и забитой, что ни о каких мужчинах не могло быть и речи. Гаяна боялась их и верила матери, что все они предатели.

Паинькой жила она при матери, училась в лесотехнической академии, и был там один юноша, тихий и забитый, как она сама, учился он плохо, почти ни с кем не разговаривал, и все ребята не любили его и относились как к изгою, а Гаяне он нравился. Она смотрела иногда на него, а он на нее, и Гаяна мечтала о нем. Однажды темным зимним утром по дороге в академию в пустынном парке он нагнал ее, повалил на землю и начал трогать, залез руками под одежду, потрогал грудь и между ног, а потом убежал. Гаяна никому не рассказала об этом, но поняла, что она виновата в чем-то страшном, раз с ней такое случилось. «Мать убьет меня, если узнает, скажет, что я проститутка, – думала Гаяна, – наверное, грех мой в том, что я думала об этом мальчике, и он решил дать мне то, чего я хотела и чего я заслуживаю, это случилось со мной от того, что я слишком испорченная».

Гаяна решила попросить у Бога прощения и пошла в церковь, а потом стала ходить в церковь постоянно, все время молилась и втыкала себе в руки иголки. Через какое-то время Гаяна стала слышать голоса, называющие ее разными нехорошими словами. Голоса глумились над ней, а однажды, когда она была на занятиях в академии, они приказали ей раздеться, и она разделась и стала голая бегать по академии и кричать. Вызвали скорую, и Гаяну положили в больницу. Там ее через какое-то время привели в порядок, и еще сколько-то лет Гаяна тихо жила при своей матери с редкими обострениями. Но мать Гаяны умерла, и единственная оставшаяся родственница – материна сестра, желающая завладеть квартирой, воспользовалась своими связями, дала кое-какие взятки и сдала Гаяну во время очередного приступа в интернат, где ее и нашел Тришка.

И Тришка сделал Вавиле знак глазами. И Вавила вытащил меч из портрета и воткнул Гаяне в грудь. Гаяна видела облака в окне и свою покойную мать и вспомнила, как они гуляли, когда Гаяна была маленькая. Гаяна тогда хотела кататься на колесе обозрения, а мать отказывалась и говорила, что это страшно, а тут прямо в облаках было огромное колесо обозрения, и мать улыбалась и звала Гаяну, и страшно не было.

МЕЧ СЕДЬМОЙ

Нинель Владленовна лежит под Вавилой, как старое, окостеневшее бревно. И только иногда выкрикивает: «Материализм – передовая философия! Сознание – свойство материи! Количество переходит в качество! Развитие – борьба противоположностей! Познание – отражение объективного мира! Практика – критерий истины! Способ производства – материальная основа жизни общества! Государство – орудие классового господства! Народные массы – творцы истории! От каждого по способностям – каждому по потребностям! Дружба народов!»

«Все это так, это несомненно так, Нинель Владленовна», – говорит на это Тришка, снимая происходящее на камеру.

Девяностолетнюю Нинель Владленовну он нашел в доме престарелых, куда ее сдали дети и внуки, потому что им надоело за ней ухаживать. «Сколько можно, – думали они, – характер у нее несносный, она давно уже в маразме и ходит под себя, и при этом она занимает целую комнату, а молодым жить негде, а им ведь еще детей рожать. А эта только и делает, что кричит целыми днями свои лозунги!» С лозунгами – им было особенно неудобно: никого домой нельзя привести, чтобы эта бывшая партийная работница и преподавательница марксизма-ленинизма не выкрикивала из своей комнаты что-то вроде: «Демократия для трудящихся! Рабочий класс – освободитель трудящегося человечества!» «Как стыдно! – говорили ее дети и внуки. – Как стыдно! Теперь так думать не принято, а она в своем маразме всю изнанку своего существа наружу выставляет, а изнанка ее известно какая – марксизм-ленинизм. Человек – он ведь как горшок: что туда насрешь, то там и находится». Так Нинель Владленовна оказалась в доме престарелых, откуда за взятку забрал ее Тришка, а директор оформил документы, будто она умерла от старости.

Нинель Владленовна описалась. «Избавится ли капитализм от экономических кризисов?» – дребезжащим, но все еще железным голосом спросила она, глядя Вавиле в глаза. «Пора уже? Пора? Достаточно?» – не выдержал Вавила и окликнул Тришку. Тришка кивнул головой. Вавила схватил меч из портрета дамы в черном и вонзил его старухе в сердце. Облака ждали ее, в них увидела она почему-то родильную палату, и палата была полна облаков. В руках у Нинель был сверток – ее первый сын, и она чувствовала радость и гордость, что еще одного человека родила она на свет, и он будет жить теперь для социализма и братства всех людей и не позволит сильному угнетать слабого.