Книга Дорога к любви - Розамунда Пилчер

— Я стараюсь, — ответила Эмма.

— Удивительно, но я тебе верю.

К этому времени совсем стемнело. За разговором они этого и не заметили. Сумерки спускались постепенно, пока лицо Бена не сделалось неразличимым даже с небольшого расстояния, разделявшего их, а волосы не превратились в белое пятно. На столе стояла лампа, но они не включали ее. Сумерки сблизили их, а закрытая дверь отгородила от остального мира. Они стали семьей Литтонов, собравшейся вместе.

Пока отец и дочь разговаривали, за театральными кулисами слышались обычные звуки. Последний вызов публикой актеров. Голоса. Ругань Коллинза, обращенная к несчастному электрику. Спешащие актеры, бегом направляющиеся в костюмерную, чтобы поскорее переодеться, а затем пойти снять грим, успеть на автобус, добраться до дома, приготовить себе ужин, постирать и, быть может, заняться любовью. Раздавались шаги. Люди то входили в Зеленую комнату, то выходили из нее. «Дорогая, у тебя есть сигарета?», «Где Делия? Кто-нибудь видел Делию?», «Мне никто не звонил?».

Звуки стихали по мере того, как актеры по двое, по трое выходили из театра. Слышно было, как заводят машину. Где-то раздался свист.

За спиной Эммы дверь резко отворилась, и темноту прорезала косая полоса желтого света.

— Извините за вторжение. — Это был Томми Чилдерс. — Вы не хотите зажечь лампу? — Он щелкнул выключателем, и, ослепленные, Бен и Эмма моргали, как две сонные совы. — Мне нужно кое-что взять со стола, прежде чем идти домой.

Эмма встала и отодвинула с прохода стул.

— Томми, ты понял, что это мой отец?

— Я не был уверен, — признался Томми, с улыбкой глядя на Бена. — Предполагал, что вы в Америке.

— Все думали, что я в Америке. Даже моя жена, пока я не сказал ей «до свидания». Надеюсь, мы не причинили вам неудобства, так долго занимая ваш кабинет?

— Нисколько. Вот только наш ночной сторож немного нервничает насчет двери, ведущей на сцену. Эмма, я скажу ему, что ты запрешь ее.

— Да, конечно.

— Договорились. Спокойной ночи, господин Литтон.

Бен встал со стула:

— Я хотел сегодня же забрать Эмму в Лондон. Вы не возражаете?

— Нисколько, — ответил Томми. — Она работала очень напряженно последние две недели. Несколько дней отдыха пойдут ей на пользу.

Вмешалась Эмма:

— Не понимаю, почему ты спрашиваешь Томми, даже не посоветовавшись со мной.

— С тобой я не советуюсь, — объяснил Бен. — Тебе я отдаю распоряжения.

Томми рассмеялся и сказал:

— В таком случае, я надеюсь, вы придете на премьеру.

Бен не понял:

— На премьеру?

Эмма нехотя объяснила:

— Он имеет в виду закрытый показ с Кристофером в главной роли. В среду.

— Так скоро! Я, наверное, в это время буду в Порт-Керрисе. Посмотрим, может быть приедем.

— Постарайтесь быть, — попросил Томми. Они обменялись рукопожатиями. — Очень рад был с вами познакомиться. И с Эммой. Еще увидимся.

— Очевидно, на следующей неделе, если «Стеклянная дверь» еще будет идти.

— Будет, — заверил Томми. — Если судить по игре Кристофера в «Маргаритке», то она будет идти так же долго, как и «Мышеловка». Не забудь запереть дверь.

Он уже спускался по ступенькам, и они слышали его стихающие шаги. Эмма вздохнула и сказала:

— Я думаю, нам пора идти. Сторожа хватит удар, если он не будет уверен, что все двери заперты. А твой таксист может потерять надежду когда-либо увидеть тебя вновь или умрет от старости.

Но Бен опять уселся на стул Томми.

— Погоди, — сказал он. — Есть еще кое-что. — Он постучал сигаретой по столу: — Я хотел спросить тебя о Роберте Морроу. — Его голос при этом звучал спокойно, почти равнодушно. Он умел говорить невыразительно, безо всяких модуляций, что сразу вызывало настороженность.

Эмма вся напряглась, но постаралась произнести спокойно:

— А что именно?

— У меня с самого начала возник… интерес к этому молодому человеку.

Она попыталась отшутиться:

— Ты хочешь сказать, что-то большее, чем интерес к форме его головы?

Он пропустил шутку мимо ушей:

— Однажды я спросил тебя, нравится ли он тебе. И ты ответила: «Наверное, я едва его знаю».

— Ну и что?

— А теперь ты знаешь его лучше?

— Ну, очевидно, да.

— Когда он приезжал в Брукфорд, он ведь не просто хотел посмотреть спектакль. Он хотел увидеть тебя.

— Он разыскивал меня. Это не одно и то же.

— Но он взял на себя труд выяснить, где ты. Я хочу понять, почему?

— Наверное, это было продиктовано знаменитым чувством ответственности, свойственным Бернстайну и перенятым у него.

— Перестань дурачиться.

— А что ты хочешь от меня услышать?

— Я хочу услышать правду. И чтобы она была честной сама по себе.

— А почему ты думаешь, что это не так?

— Потому что в твоих глазах нет огня. Когда я уезжал от тебя из Порт-Керриса, ты была цветущей, загорелой, как цыганка. Взять хотя бы то, как ты сидишь, как говоришь, как смотришь… — Он зажег сигарету, переломил спичку и аккуратно положил ее в пепельницу. — Вероятно, ты забыла, что я наблюдаю за людьми, анализирую их натуру, когда рисую, а рисую я уже столько лет, сколько ты и на свете-то не прожила. И не Кристофер сделал тебя такой несчастной. Я и так обо всем догадался, не дожидаясь твоего рассказа.

— Возможно, тут ты виноват.

— Ерунда. Отец? Может быть, я рассердил тебя или обидел, но сердца твоего я разбить не мог. Расскажи мне о Роберте Морроу. Что произошло?

В маленькой комнатке как-то сразу стало невыносимо душно. Эмма встала, подошла к окну, широко распахнула его, облокотилась на подоконник, вдыхая прохладный, свежий после дождя воздух.

— У меня такое впечатление, что я никогда не задумывалась, что он из себя представляет на самом деле.

— Не понимаю.

— Ну, даже то, как мы встретились — отсюда все и пошло как-то не так. Я никогда не думала, что у него есть какая-то личная жизнь, свой собственный мир, симпатии и антипатии, любовницы… Он для меня просто человек из галереи Бернстайна, как и Маркус. Он существует, чтобы заботиться о нас с тобой. Устраивать выставки, получать деньги по чекам и делать все, чтобы для Литтонов, по крайней мере, все шло как по маслу. — Нахмурившись, она повернулась к отцу, озадаченному такими откровениями: — Как я могла быть такой идиоткой!

— Вероятно ты все это унаследовала от меня. И как же развеялись твои счастливые иллюзии?