Книга Четвертый бастион - Вячеслав Демченко

По дороге к туманным берегам эта душа разминулась с душой мистера Бамбла, служащего муниципального лондонского суда, «охотника с Боу-стрит», предтечи британского уголовного сыска. Души даже не переглянулись – слишком разные у них были заботы.

Первая, ужасаясь нового своего положения, вглядывалась в серую дымку над утренним морем и желала долететь до самого Уэст-Мидленса, а другая уютно помещалась в двухстах фунтах живого веса мистера Бамбла и только недавно очнулась от дремы.

Свои двести аптекарских фунтов к этому времени он уже поместил ближе к трапу на палубе почтового клипера «Fish Forage», входившего в Балаклавскую бухту.

Вслед за баронетом Мак-Уолтером, вслед за посланными к нему бриллиантами афганского эмира на крышке медальона и вслед за истосковавшейся по жениху леди Рауд, четвертым, что, конечно, закономерно, в Крым явился исправник Лондонского суда.

NOTA BENE

City of Balaclava (Балаклава)

Что всегда умел английский джентльмен, в какой бы уголок колониальной империи ни забросила его судьба, так это «устранять препятствия к достижению комфорта». Тем джентльмены были заняты преимущественно даже во время войны – опять-таки не наше, а собственно английское определение. Это предмет гордости британского духа – чего уж там!

Стоит ли удивляться, что личный обоз командира дивизии герцога Кембриджского состоял почти из 20 повозок, многие офицеры привезли с собой гунтеров и лошадей, предназначенных для охоты, а командующий злосчастной бригадой легкой кавалерии лорд Кардиган поставил на якорь в Балаклавской бухте собственную роскошную яхту. На которой и жил, подавая пример стоицизма подчиненным, остававшимся в палатках на ветру и снегу, – болтанка, знаете ли, вода из ванной расплескивается.

Справедливости ради надо отметить, что трудности на пути к комфорту англичане в Крыму преодолевали незаурядные.

– В кармане золото, а фешенебельности никакой, – жаловался Daily News один из гвардейских офицеров.

Балаклава 1854 года и 1855-го – это, по сути, два разных городка, хоть и тождественные географически. Если последний с весны 1855 года напоминал Тейлору[75] бесконечную сельскую ярмарку, а французскому протестантскому священнику Максу Рейхарду маленький английский порт, где все аккуратно и вместительно, то еще в декабре 1854 года Изабелла Дуберли, сопровождавшая своего мужа, офицера 8-го гусарского полка, в Крым, писала:

«Если кто-нибудь когда-нибудь захочет создать „модель Балаклавы“ в Англии, я подскажу ему необходимые ингредиенты.

Возьмите деревню невообразимо грязных разрушенных домов и лачуг; позвольте дождю поливать их до тех пор, пока вся деревня не превратится в болото глубиной вам по щиколотку. Поймайте примерно тысячу больных чумой турок и без разбора набейте ими дома. Убивайте примерно по 100 человек в день и хороните их, едва присыпав землей, по сути оставляя их гнить, и заботьтесь о том, чтобы этот поток не прекращался. На берег пригоните всех истощенных пони и измученных верблюдов и оставьте их умирать от голода. Это произойдет примерно через три дня, и вскоре они начнут разлагаться, издавая нужный запах. Соберите везде отходы от забитого скота, привезенного на судах, которые обломками кораблекрушений покрывают поверхность воды вместе с человеческими телами, целыми или частями, – размешайте все это в узкой бухте, и вы получите сносную имитацию реальной Балаклавы.

Если это недостаточно впечатляюще, дайте указание нескольким мужчинам сидеть и курить на пороховых бочках, выгруженных на набережной, – я сама видела сегодня, как это делали двое на Артиллерийской пристани»[76].

* * *

Но так было еще зимой, до скандала в парламенте. Теперь же мистер Бамбл увидел более «цивилизованную» Балаклаву. К зданию комендатуры, представлявшему собой диковатую помесь татарской глинобитной лачуги и деревянной английской усадьбы, он шел с грумом – хромым Али, пристроившим своего облезлого верблюда к нехитрому бизнесу носильщика.

Шли вполне приличной грунтовкой, трамбованной гравием, мимо пахнущих свежим распилом домиков когда барачной архитектуры, а когда типично колониальной – точно игрушечные модели салунов, магазинов, лавок и самых разнообразных контор. От Telegraph office с расписанием судов, прибывающих из Англии, до James amp; Jameson – advocate amp; notary, должно быть, для предусмотрительных джентльменов, желающих составить завещание перед дежурством в траншее.

На нежарком пока солнечном припеке на пороге винной лавки Krokford & K (виноторговцы с улицы Св. Георга) грелись собаки, возглавляемые осиротевшим терьером полковника Смайэля. Толпа оборванных турок с религиозным благоговением наблюдала работу паровой лесопилки, а в довершение картины, ничуть не пугаясь грохота и шипения работающего механизма, всюду бродили куры.

– Если снесет яйцо у вас в палатке или на подушке – яйцо по праву принадлежит вам, – неожиданно сносно заметил по-английски Али, видимо, только это и посчитавший необходимой информацией для приезжего, и притянул флегматичную морду верблюда к земле перед крыльцом комендатуры – перед вторым крыльцом, ведущим в пристройку-мазанку со странной вывеской: Registration of tourists – Регистрация туристов.

Зевак из Англии, обретавшихся на судах в Балаклавской бухте ночью и рассеянных по городу днем, было предостаточно.

– Вы прибыли по делу. Чтобы повидать баронета Мак-Уолтера? И только? – с сомнением повертел в пальцах отношение лондонского мирового судьи комендантский секретарь.

– Боюсь, что так, – иронически дернул мистер Бамбл уголками усов, отращенных специально для крымского турне на военный манер – с завитками кверху.

– Была охота в такую даль посылать живую депешу, – с надменной гримасой пожал плечами лейтенант. – Когда между Крымом и Лондоном давно работает телеграф[77]. Впрочем, как вам угодно…

Сержант, подхватившийся со ступеней комендатуры провести вновь прибывшего в гостиницу, был куда любезнее:

– В компанию военных у нас принимают далеко не сразу и далеко не всех. Каста, знаете ли. Взять вот, к примеру, лейтенанта Гиппиуса, – провели они взглядом всадника в черном драгунском мундире на белом арабском скакуне, прогрохотавшего по дощатому тротуару, полоша кур. – Носится с утра до вечера на своем арабе, – доносил старый сержант на всех встречных и поперечных, ничуть не смущаясь ни армейской, ни сословной субординацией и таща баулы судебного пристава в подмышках. – В полку не появляется, если только за ним не пришлют нарочно, и тем не менее в каждом офицерском собрании чуть ли не гвоздь программы. Скачки…[78] – пояснил он на слегка недоуменный взгляд Бамбла. – Сэр Гиппиус в этом деле непревзойден.