Книга Адские чары - Вера Крыжановская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем в светящейся аре появилось сероватое облачко, которое сгустилось, приняло человеческий облик, двинулось по светлому пути и остановилось подле Шепсу.
Сгустился призрачный образ, и вдруг перед присутствующими явился, как живой, Басаргин. Голову его окружал широкий круг света. Ни чёрного дыма, ни трупного запаха не исходило от него; на призрачных чертах лица разлито было выражения покоя и счастья. Большие, серые глаза его с кротостью и участием глядели на Киру, а на груди сиял огненный крест.
Охваченная угрызениями совести, Кира упала на колени и зарыдала:
— Прости меня, Алексей, за всё то зло, которое я тебе причинила. Я согрешила по неведению и всю жизнь буду молиться за упокой твоей души, — прошептала она, протягивая с мольбой к нему руки.
— Прощаю. Я свободен и счастлив, в моей душе нет злобы против тебя. Будьте счастливы, и вот тебе на память обо мне, — раздался спокойный и звучный, но словно удалявшийся уже голос.
В это мгновение букет белых лилий и камелий упал к ногам Киры. Затем видение скрылось. Шепсу поднял букет и подал его Кире.
— Не бойся, бери последний знак любви. Цветы чисты.
Когда потом супруги остались наедине в занимаемой ими на эту ночь комнате, то Кира, глядя на таинственные цветы, прижала их к губам, и несколько слезинок скатились из глаз на атласные лепестки.
— Алексей остался верен своим привычкам — не являться без букета, — с улыбкой заметил маркиз.
— Ах, я не заслужила столько любви и снисхождения. Я была неблагородной, дурной в отношении его, — прошептала Кира.
— Почтим его память вечным признательным о нём воспоминанием, — ответил ей серьёзно муж. — Тяжёлое прошлое конечно. Начнём же новую, разумную, деятельную жизнь: будем исследовать малоизученное, к несчастью, тайны природы, над которыми завеса приподнялась для нас.
Невидимое не только любопытно, как полагают ленивые и праздные шалопаи, желающие легкомысленно забавляться даже мрачными тайнами потустороннего мира.
Нет! Невидимый мир — страшен, и человек должен не иначе как с обнажённой головой, со страхом и трепетом касаться «Книги о семи печатях».