Книга Долиной смертной тени - Дмитрий Володихин

– А… что?

– Точно не хотите курить?

– Не хочу.

– А я закурю. Я смолю по штучке в час и уже, знаете ли, посасывает, давно не пускал дымок… О-о! Почти полтора часа прошло.

Он затянулся.

– Вы вообще-то курите?

Как видно, насрать ему на трупы клиентов, насрать ему на все, кроме курева. Или тут всем насрать?

– Курю.

– Стало быть, знаете: чуть дал себе слабинку и втягиваешься аж по самые уши… У меня это теперь как в туалет сходить по маленькому: не сходишь, когда приспичило, и внутри себя чувствуешь большое неудобство. А вы? У вас как? Что, то же самое?

– Да нет, я еще…

– Вы еще не дошли до жизни до такой. Поня-атно. Значит, перед вами сидит ваше светлое будущее.

Я никак не пойму, о чем это мы с ним разговариваем?

– Расслабьтесь. Поговорите со мной. До конца смены еще полдня, со скуки на потолок выть хочется.

– Да. Ладно.

– Вы, значит, трупятами интересуетесь?

Я кивнул.

– Вы знаете, какой у нас поток? Вы представить себе не можете, какой у нас поток! Все всё знают, и идут, идут как бараны… извините, не о присутствующих речь, у вас-то конечно была серьезная причина.

Он усмехается краешками губ. А с меня страх-то понемногу стекает, вместо страха появляется злость. Да кто он такой? Кто они все тут такие?

– Причина была: поленился как следует прочитать договор с вами.

– Никто не читает. Нет, не то чтобы уж совсем никто, но очень редко. И таких мы сразу отваживаем. У нас тут все просто: хочешь конфетку, будь готов, что зубки заболят…

– Но из-за чего?

– Не понял. Из-за чего люди к нам идут?

– Не только… но и это – тоже.

– Чудак-человек, из-за чего ты пришел, из-за того и они идут.

– А трупы? Почему? Техника не в порядке? Неужели так просто…

– Пойди, позови адвоката!

Он засмеялся. И смеялся долго, громко, раскатисто, эхо вонзилось во все переходы подземной паутины коридоров.

– Давай, позови!

– Ну а все-таки?

Он утер губы ладонью и ответил совершенно спокойно:

– Да по разным причинам. Сегодня нам велено всех вас будить скорячком, ты тут чуть ли не последний остался. Кое-кто и… того. Не выдержал. Но это к властям вопросы, это не ко мне. А чаще суицидники попадаются. Вот публика! Клоуны. Думают, кому-то они интересны. Контур в каждой камере имеется… э-э-э… гипер… гипербы… – он махнул рукой, – в общем, форсирует ваши эмоции. Захочешь самоубиться, так он тебя и самоубьет. Запросто. И записки они оставляют – просто оборжаться. Через одного. Вот, послушай…

– Нет. Этого мне не надо. И никогда не поверю, что таких людей может быть много.

Он пожал плечами, мол, много – не много, а есть.

– Тут кроме суицидников, и простых дураков хватает. Был у нас один… медик… с самых верхов. Медик-педик. Тоже трупятами интересовался. Так он сказал: «Синдром отсутствия». Названьице придумал, а?

– Синдром отсутствия?

– Ну да. Эти парни просто хотели оказаться не здесь и не собой…

Я не сдержался. Куда он лезет, этот наглец, куда его потянуло, зачем он туда заглядывает? И я почти крикнул:

– Да что за глупости?! Что за чертовы глупости!

Но он внимания не обратил на мой тон.

– Никакие не глупости. Клиент идет малохольный, вялый, сам не знает, чего ему надо. Грузнется такой кретин в модель, и давай чалить самого себя: «Я не то, чем должен быть». Да? «Я должен быть другим». Да? «Я не должен здесь жить, я должен жить в другом месте».

– В другой модели?

Он поморщился.

– Да в какой другой модели! Ему какую модель ни дай, он все равно будет так думать. Потому что кретин и ублюдок кретинов. Ему в нормальной жизни неуютно. Но там он себя в руках держит, не распускается. А если в модель сунулся, то одна половина мозгов киношку смотрит… знаешь, что такое киношка?

– Знаю. В старину была.

– Все-то ты знаешь… Короче, одна половина киношку смотрит, а другая продолжает маяться. И так она, видишь ли, вопит: «Я хочу быть не собой! Я хочу быть не здесь!», – что система это воспринимает как приказ и пытается его выполнить. Она же тупая, она же, брат, железка простая, ей как скажешь, так она с тобой и сделает. Что кретин получает? Ему его же эмоцию накручивают. Он, значит, принимается вопить еще сильнее, и опять же все у него форсируется. А есть всего один способ быть не здесь. Этот способ, брат, простой: здесь не быть. И если ты мертвец, то тебя как бы и нет. Система – дура-дурой, но как такую радость клиенту доставить, она с пятидесятого раза догадается. А может с сотого. Или с двухсотого. Науке это неизвестно. Но надо быть очень упорным и очень малохольным кретином… Э, куда ты, брат?

Молча направляюсь к выходу. Сыт по горло.

…что же я сам с собой делаю, зачем я себя загнал в этот гроб и…

Лишняя мысль. Не своевременная. Не стоит ее додумывать. Концентрироваться надо на чем-нибудь практическом.

– Э, брат! Мистер Эндрюс! Бабки-то ваши на счету… То есть деньги… куда… вы… это…

Я пробую ответить ему на ходу, но меня как будто заклинило. Челюсти не слушаются. Я думаю, как ему ответить, потом злость подавляет мои мысли, потом я опять пытаюсь думать и опять злюсь. В конце коридора поворачиваюсь и пытаюсь сказать хоть что-то, но вместо этого плюю на пол и ухожу. Будь оно все проклято!

* * *

Кажется, я становлюсь проще.

Я потолстел. Бабы теперь редко цепляются за меня взглядом. Вдвое реже, чем раньше. Мне с трудом даются длинные мысли, да и память то и дело подводит меня. Я начинаю испытывать скуку от многоумных разговоров. Впрочем, занудство моих нынешних знакомых разозлит кого угодно…

В городе неспокойно. Надо бы уехать куда-то. Или спрятаться. Или еще что-нибудь. Но мне наплевать на всех и на всё. Потом я, скорее всего, поищу, где спрятаться, а сейчас не стану об этом задумываться.

Обожаю пиво. Трачу на пивные бары по шестнадцать часов в сутки.

Денег мне хватает. Дан Гельфанд платил исправно, – пока параграф об обязательной вакансии биоаварийщика не сгорел в административном огне. А стюард из бывшего старшего инспектора и бывшего поэта Эрнста Эндрюса, как выяснилось, ниже среднего… С тех пор у меня кое-что осталось, и я могу себе позволить безделье. Сегодня, завтра, еще месяц и другой… а дальше мои мысли давно не залетают.

Что от меня, прежнего, осталось? Оболочка. Внутри – одна звенящая пустота, никакого внутри наполнения. И я никак не пойму, чего мне хочется больше. То ли доброй случайности, которая встряхнет меня, как следует, выбьет дурь из головы… Может, мне опять захочется писать. Может, на меня набредет какая-нибудь бабешка, да и приберет к рукам. Может, у меня кончатся деньги, и тогда придется искать работу. Может, может, может… То ли я ничего не хочу. Пусть я буду никем. Пусть судьба мотает меня, как ей заблагорассудится. Надо только привыкнуть к этому. Надо это полюбить.