Книга Закон - тайга - Эльмира Нетесова

— Это как же так? — удивился участковый.

— А вот так и понимай! Казалось бы, что общего между вором в законе и политическим? Скажешь — ничего общего! Ан и просчет твой. И те, и другие никогда не станут пить слабо- заваренный чай. Не воспользуются стоялой заваркой, стылым чаем. Только крепкий, только с ключа. Потому что чай сон отшибает, мозги заставляет работать, сердце двигаться быстрее. И главное, никакого вреда здоровью. Наоборот, все вредные микробы убивает. Оттого люди умные пьют только крепкий чай.

— Выходит, законники самые умные в Трудовом. Трехлетний запас чая за три месяца сожрали! А я и не думал, что у них мозги зрели, когда они на деляне чифирили, — сполоснул заварник кипятком Дегтярев.

— Воры в законе никогда не чифирят. Плохо ты осведомлен, Сема. Фартовые не есть законники. У них тоже своя иерархия. В фарте и стопорилы, и голубятники, домушники, майданщики, форточники, фарцовщики, медвежатники и карманники, тихушники и барыги. Но далеко не все из них — воры в законе. Это воровская элита. Они на особом счету. По мелочам не работают. Не убивают. Лишь в исключительных случаях.

— Э-э, бросьте, именно законники прежнего участкового Трудового убили, — засыпал заварку Дегтярев.

— Извини, Сема. Но убить легавого для любого фартового — кайф. И тут — исключение специально для вас сделано всеми «малинами».

— Тьфу, черт! И вы туда же! Да что ж мы, проклятые, что ли?

— Уж о том законных спросите. Я лишь о чае! Так вот, чифир пьет перхоть, то есть всякая фартовая шпана. Кайфуют, балдеют, когда навара нет, клевых дел не обламывается. Иль когда приморены. Все потому, что под кайфом время быстрее летит. Но воры в законе себя не уронят, помои не жрут, не хавают — на их языке, А крепкий чай даже очень уважают. Слабый пьют те, кто на воле скудно жил. Во всем себе отказывал. И заметь, такие люди либо тугодумы, либо неудачники. У них всегда слабое здоровье и хлипкая натура. Я имею в виду северян. Но это не относится к женщинам.

— Там коренных сахалинцев нет и не было. Все приезжие, недавние. Разве только каторжники. Но и они свой, особый чай признают, таежный.

— Послушай, Сем, а твой лесник-каторжник долго держал у себя сбежавших зэков? — спросил Кравцов.

— С зимы. До дня ареста всех троих.

— Странно. Я всех каторжников Сахалина знаю. Но ни разу не слыхал, чтобы кто-то из них потерпел над собой издевательства безнаказанно. Это самый добрый, но и злопамятный народ.

— Возраст учтите, Игорь Павлович. Трофимыч уже на ладан дышит. К тому же одинок.

— Опасно старика без защиты оставлять. Не ровен час, всякое случиться может…

— Я спокоен. Именно потому, что знаю фартовых. Они никогда не вернутся туда, где их накрыли, — выпалил Дегтярев.

— Я знаю другое. И тоже из закона: никто из заложивших не должен дышать, покуда жив хоть один фартовый.

— Но Трофимыч не закладывал. Кузьма сказал. Лесник, наоборот, за укрывательство предупрежден. И фартовые знают: не он их засветил. Мы и его тогда сгребли вместе с ними.

Кравцов держал в руках чашку чаю, хмурился, думал о чем- то своем.

— Игорь Павлович, вам теперь приходится встречаться с теми, с кем в зоне были вместе на Колыме?

Кравцов словно проснулся:

— Довольно часто вижусь. Со многими.

— И с законниками?

— Конечно. Только мы с тобою по-разному их воспринимаем, Семен.

— Но как иначе можно понять преступника? Мне мое убеждение второго толкования не подсказывает, — съязвил Дегтярев.

— Видишь ли, законники в твоем понимании — уголовники, преступники, мусор.

— А кто ж еще? У меня их сотня, а-мучений с ними больше, чем с целым городом. И это те, кто из зоны вышел. На свободе они совсем негодяи. Их нельзя отпускать. Будь моя воля…

— Не дали боги тебе роги. И на том спасибо. Твоя бы воля, ты всех к стенке и в расход. Одних — по убеждению, вторых — по приказу… Да кто жить останется? Дегтяревы? Которые всех под свой штамп будут подгонять?

— Игорь Павлович, а как можно представить юриста, да еще работника прокуратуры, в друзьях с законниками?

— Ты знаешь, Сем, они даже помогают мне.

— Разбойничают, а вы тут же раскрываете их.

— Хамишь, участковый. За такую практику легко на перо сесть. Я ведь имею дело с бывшими законниками, завязавшими с «малиной». И во многом мои убеждения помогли им. Чем горжусь немало.

- Может, хоть один общий знакомый есть у нас 7

— Не исключено. Кита знал?

— Нет, — подумав, уверенно ответил участковый.

— Мурло? Или Пикового?

— Не слышал.

— А Кореша знал?

— Нет, не довелось.

— Скрипача?

— Скрипача знаю! Он, гад, у меня в Трудовом три года был. Все нервы на нитки измотал! Не человек, сатана! — покраснев, негодовал Дегтярев.

— Да будет тебе, Сем! Прекрасный человек! Он теперь в Южно-Сахалинске работает. Сразу на трех должностях. И главная — наш эксперт. По делам особой категории. Уж от него ничто не скроется. В татуировках разбирается отменно. Знает символику каждой лучше таблицы умножения. Способы, методы и средства убийства насквозь видит. С его помощью три «малины» взяты. Без единой потери с нашей стороны. Тихо и красиво. А главное, Скрипача не засветили.

— Что-то не верится мне, — покачал головой Дегтярев.

— Я что же, вру, по-твоему? Скрипача зовут Федором. Высокий, худощавый, брюнет. Лицо интеллигентное. Чистая, открытая улыбка, — описывал Кравцов.

— Вместо улыбки — оскал. Худой, так у меня в Трудовом все тощие, кроме бугра.

— Хорошо. Есть и особые приметы. На шее — крупное родимое пятно. Справа. Заикается при разговоре. Левша. А потому левая рука, если приглядеться, короче правой. На правой руке лишь на мизинце имеется ноготь. Рука была травмирована, много раз обморожена. И на ней, если разденется, кожа морщинистая, нездорового желто-зеленого цвета, без единого волоса. И еще одно. У Скрипача при ходьбе походка своеобразная, танцующая.

— Ну уж хрен! У меня он ползал, этот змей! — не выдержал Дегтярев. И добавил: — Я его, паскуду, до тошноты на делянах выматывал. До того, что с кровью до ветра ходил.

— Сам ты гад, Сема! Этому человеку цены нет!

— Странно, может, не о том речь? Но ведь точно — Федор.

У него фамилия еще чудная — Лапушкин!

- Лапочкин, — поправил Кравцов.

— Значит, он!

— Второго с такой кликухой нет. Это я точно знаю. Мы с ним давно познакомились. Три раза он через мои руки прошел. Так что старый знакомый. А тут я на станции своего друга провожал. Глядь, Федор'у вагона. К чемодану моего гостя приклеился. Я тихо его за руку взял. И посоветовал не дергаться. Мой друг так ничего и не понял. Вместе со Скрипачом мы его проводили, сказавшись старыми знакомыми. А потом всю ночь вместе. Поговорили. Спорили. Даже ругались. Два раза он хотел уйти, разобидевшись на меня. Но потом успокоился. Нет, тот разговор не стал окончательным. Но что-то в душу заронил. Семя сомнения зацепилось где-то. Ну и стал он изредка навещать меня. Потом влюбился он. И не повезло. Закон «малины» не позволяет иметь семью. Появилась первая трещина на сердце. Дерзким стал, злым. Кенты его ту девчонку убили. Чтоб глаза фартовому не мозолила. Вот тут и прорвало Федьку. Пришел ко мне. Насовсем…