Книга Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева-Лада

Второй раз за сегодняшний день я услышала его откровенный громкий смех, причем на сей раз Владимир Николаевич хохотал чуть ли не до слез на радость остальным посетителям кафе.

— Ну, уморила, — произнес он, с трудом отдышавшись. — Давно так не смеялся. У нас же, слава Богу, не тридцать седьмой год на дворе. Да и на работу тебя рекомендует не Общество любителей изящной словесности, а…

— Искусствовед в штатском, — не выдержала я искушения очередной раз сострить, хотя и понимала, что рискую.

Но тут уж — либо пан, либо пропал. Или сразу настучат по башке, или подобное проявление моего чувства юмора будет высочайше допущено…

— Язык твой — враг твой, — почти добродушно отозвался Владимир Николаевич, приближаясь все-таки ко второму варианту. — На будущее постарайся шутить на менее вольные темы. Потому что — извини за повтор! — я далеко не всегда смогу быть рядом с тобой. А подобный юмор не все способны оценить по достоинству. Прежде всего, кстати, иностранцы. Им и так за каждым углом КГБ мерещится — в черной маске и с бесшумным пистолетом.

Это замечание я предпочла не комментировать. Хотя бы потому, что подобная фигура, боюсь, мерещилась не только иностранцам, но и самым что ни на есть законопослушным гражданам СССР. Даже раскованные и язвительные родители Белоконя не переступали в разговорах определенную грань, а если и подходили к ней вплотную, то тут же сами себя одергивали, произнося как бы в шутку:

— Не болтай, враг подслушивает.

Ага, враг! Скорее — заклятый друг. Но это у нас — генетическое. Бабушка, помню, плотно закрывала дверь на кухню, обсуждая с соседкой увиденное по телевизору. Такой страх ещё не скоро исчезнет, если исчезнет вообще. Что, между прочим, как бы не факт. Я во всяком случае сильно сомневаюсь в таком благополучном для народонаселения исходе.

— Интересно, а какой сценарий ты выстроила? — как бы мимоходом поинтересовался Владимир Николаевич, ненавязчиво подчеркнув интонацией голоса местоимение. — Я уже успел убедиться, что с фантазией у тебя все хорошо. Иногда даже слишком.

Тут он, конечно, был прав, но… Но как он мог в этом убедиться, если я ещё не успела поделиться с ним ни одной из своих многочисленных фантазий? Сначала мы говорили на какие-то легкие, ни к чему не обязывающие темы, потом… Потом практически не говорили ни о чем. Занятно, однако.

— Никаких сценариев я не выстраивала, — заявила я, глядя на него совершенно честными глазами. — Я просто-напросто обалдела от того, что со мной в последнее время происходит. И уверена, что любая нормальная женщина на моем месте испытывала бы в точности то же самое.

— Так то — нормальная, — хмыкнул Владимир Николаевич. — А ты явно уникальный экземпляр. Штучное, так сказать, изделие. Отлили, а форму разбили.

— Не поняла.

— Чего уж тут понимать! Ты такая кроткая, такая нерешительная — от тебя чего угодно ожидать можно.

— Допустим, — покладисто согласилась я. — Допустим, я действительно способна на все что угодно — теоретически. Но практически к общению с иностранцами я, как бы это сказать, не готова морально. Физически — тем более.

— Это ещё почему, интересно? Хотя, замечу, последнего от тебя никто и не ожидает.

— А потому, что если меня начнет вербовать какое-нибудь ЦРУ…

— То ты об этом расскажешь, и мы вместе подумаем о форме твоего сотрудничества.

Я обалдела до такой степени, что могла только молча смотреть на Владимира Николаевича, причем глаза у меня наверняка были величиной даже не с пятак, а с шесть копеек, хотя такой монеты в ходу нет. Самое интересное, что он вовсе не шутил. Вот провалиться мне на этом месте! Только сотрудничества с ЦРУ мне и не хватало для полноты жизни! Не говоря уж о счастье.

— Я ведь могу и отказаться, — заметила я, осторожно отпивая глоток нестерпимо горячего кофе. — Ты что, предлагаешь мне предать Родину? Предупреждаю: способна, но только под пытками. Очень боюсь физической боли.

Владимир Николаевич безнадежно махнул рукой:

— С тобой совершенно невозможно говорить о серьезных вещах, малыш, — подытожил он нашу увлекательную беседу. — Ладно, проехали. Просто постарайся показать себя на новой работе во всем блеске. Обещаешь?

— Обещаю, — сказала я, на сей раз действительно с полной искренностью.

— А я тебе обещаю, что видеться мы будем так часто, как только я смогу. Да и ты будешь очень занята, уж поверь мне. Американский президент приезжает в Москву — это не каждый день случается.

— Даже не каждый год, насколько мне известно, — попыталась я блеснуть своей политической грамотностью.

Последняя положительная черта, характеризующая меня. Так как о моральной устойчивости можно было скромно умолчать. Речь могла идти скорее о моральной гибкости, а в нашей стране это качество ещё не получило должного распространения.

Должна сказать, что мы оба свои обещания сдержали. Ну, ладно, я действительно окунулась в новую работу со всей пылкостью неофита, и когда не носилась по городу в поисках интересных сюжетов, часами просиживала в библиотеках, пытаясь заполнить прорехи в своем историко-политическом образовании, а также освежить знания иностранных языков. Но Владимир Николаевич…

Он действительно умудрялся находить для меня время. Мой друг, скажем, очень многому сумел меня научить, и лишь потом я поняла, что большую часть его уроков воспринимала совершенно автоматически, на уровне подсознания. Это, кажется, и называется высочайшим классом работы — вложить объекту в голову идеи, а куда-то ещё — навыки так, чтобы оный объект почитал все это своим собственным достижением и старательно его пестовал.

Позже я подумала, что имело место что-то вроде зомбирования, но тогда до таких тонкостей я, естественно, ещё не доросла.

И я старалась. Приобретала какие-никакие манеры, училась правильно пользоваться столовыми приборами. Даже танцевать меня ухитрились научить. Впрочем, возможно, у меня все-таки были врожденные способности, и зерно полезных знаний просто упало в добрую почву.

Удивительное это было время — первый месяц лета тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года от рождества Христова. Для меня удивительное и где-то даже прекрасное. Хотя… Порой я думаю, что это был четкий рубеж между моим куцым и тускловатым прошлым и достаточно ярким, хотя и не слишком легким будущим. Недолгий и совершенно незабываемый период.

Еще раз скажу, хорошо, что мы не способны заглянуть вперед, что бы там ни придумывали писатели-фантасты. Куда лучше не забывать прошлое, а главное — извлекать из него хоть какие-то уроки, на что способен далеко не каждый, и ваша покорная слуга в этом плане не является исключением. Из граблей, на которые я исхитрилась наступать в течение своей жизни, можно соорудить вполне приличный забор. Увы! Даже к дуракам не могу себя отнести, хотя те в отличие от умных учатся на своих, а не на чужих ошибках. Но я отвлеклась, прошу прощения.

Иногда Владимир Николаевич приезжал ко мне поздно ночью, без звонка, и просто валился на диван, пробормотав что-то вместо приветствия. Уставал он просто нечеловечески, хотя я так и не набралась смелости спросить его, чем он так напряженно занимается сутками напролет. И все равно часа через два просыпался и…