Книга Слабости сильной женщины - Анна Берсенева

За полгода Лера ни разу не видела Митиного отца, и это казалось ей странным, потому что имя Сергея Павловича Гладышева часто упоминалось в доме. Однажды она даже решилась спросить Митю:

– А папа твой где?

– Он много ездит с концертами, – ответил тот. – Он очень хороший пианист.

И все, а что это за концерты, которые длятся полгода без перерыва, – не сказал.

Если перед Еленой Васильевной Лера благоговела, то с Митей ей было так легко, словно он был ее братом и словно она знала его с пеленок. Даже о книгах она по-другому говорила с Митей, чем с его мамой.

А читать Лера стала теперь так много, что сама себе удивлялась. Она быстро перечитала все, что было дома, потом стала брать книги у Гладышевых – а это можно было делать бесконечно.

Елена Васильевна любила объяснять Лере, что хотел сказать автор, что значит тот или иной образ, – и Лера слушала, затаив дыхание, не переставая удивляться точности объяснений, которая так поразила ее с самого начала, с самого первого разговора с Еленой Васильевной.

А Митя, кажется, ничего не объяснял – наоборот, он сам слушал Леру. И только иногда произносил всего несколько фраз – так незаметно, что она даже не всегда их улавливала. Но, неожиданно для нее, оказывалось, что после этих Митиных фраз все ее представление о прочитанном менялось. И как ему это удавалось, непонятно.

– Почему же мы с тобой даже во дворе никогда не дружили? – удивлялась Лера.

– Да ведь у меня времени мало на двор, – улыбался Митя.

Он был старше Леры на пять лет и в свои четырнадцать уже учился в выпускном классе ЦМШ при Консерватории.

– Жалко… – говорила Лера. – У нас там так хорошо, и все друг за друга. Ты все-таки выходи когда-нибудь.

– Не в скакалки же мне с вами прыгать, – словно оправдывался Митя.

Впрочем, Лера вскоре с удивлением заметила, что он все-таки бывает во дворе. Не то чтобы выходит специально, потолкаться в подворотне, как выходили его ровесники, – а как-то мимоходом. Но эти его мимоходные появления почему-то встречаются взрослыми людьми как серьезные события.

Однажды Лера даже видела, как один из самых уважаемых во дворе людей, дядя Леха Буданаев, разговаривал о чем-то с Митей – и при этом слушал так внимательно и смотрел на Митю так уважительно, словно перед ним был не четырнадцатилетний мальчик, а по меньшей мере ровесник. А дяде Лехе было лет сорок…

«О чем это они говорят?» – удивилась Лера.

И прислушалась, остановившись у подъезда и делая вид, что вытряхивает камешек из туфельки.

– Значит, не о чем жалеть, Митя? – спросил дядя Леша.

– Не о чем, – твердо ответил Митя. – Никому вы жизнь не поломали, а о том, что с самим собой произошло, – об этом как жалеть?

Это были загадочные слова – такие же загадочные в своей точности, как те, что иногда произносила Елена Васильевна. Но Митя говорил совсем иначе, чем она. В его словах была такая спокойная твердость, какой Лера никогда не слышала в нежном, с вопросительными интонациями, голосе его матери.

Конечно, какие ему скакалки!

Но с ней Митя всегда говорил как со взрослой. Он не притворялся серьезным: Лере казалось, что ему действительно интересно с ней, и она гордилась этим. И замечала, что у него меняется лицо, когда он слушает ее рассказы о каком-нибудь странном сне, или о «Соборе Парижской богоматери», только что ею прочитанном, или просто о том, что произошло с нею за день в школе и во дворе.

Конечно, она начала это замечать, когда немного повзрослела. Но это произошло очень скоро: Лера стала взрослеть не по дням, а по часам, познакомившись с Гладышевыми.

– Мить… – осторожно спросила она однажды, увидев эту перемену в его лице во время их разговора. – А что это ты слушаешь?

– Почему – что? Тебя.

– Нет, ты как-то переменился, знаешь? Я не могу объяснить…

– А! – догадался Митя. – Это из-за звуков.

– Из-за каких еще звуков? – удивилась Лера.

– Разных. Я их все время слышу, – сказал он так спокойно, словно речь шла о том, чего не слышать невозможно.

– И сейчас? Когда мы с тобой разговариваем?

– Да – всегда. Но когда ты говоришь, они меняются, – вдруг добавил он. – И я прислушиваюсь: они всегда по-разному меняются, когда ты говоришь.

Лера почувствовала, что это правда. Митя вообще никогда не говорил неправды, и как он говорил – так и получалось. В этом он был необыкновенный, и это было в нем всегда – как слышимые им звуки.

Как-то она рассказала ему о том, что Витька Долгач из второго подъезда научился играть на гитаре.

– Но это же просто, – сказал Митя.

– Да? – удивилась Лера. – И так красиво! А ты умеешь?

– Наверное. Я вообще-то не пробовал. Подожди-ка!

Он поднялся и вышел куда-то – они сидели в его комнате и разговаривали, это было после Лериного урока, и ей было тогда одиннадцать лет, а ему – шестнадцать.

Митя вернулся через пять минут, держа в руках гитару – золотисто-коричневую, старинную, с тонкой инкрустацией и причудливой сеточкой трещин на лакированной поверхности.

– Ой, откуда она у тебя? – обрадовалась Лера.

– Деда, наверное. Или, может быть, даже прадеда. Пение под гитару – это ведь всегда любили.

Он коснулся струн, перебрал их, словно спросил о чем-то. И струны тут же ответили ему таким таинственным, доверчивым перезвоном, что у Леры замерло сердце. Митя улыбнулся этим звукам, подкрутил немного колки и спросил:

– Что же тебе сыграть?

– Что хочешь! – воскликнула Лера. – А что ты знаешь?

– Ну, что… – Он на минуту задумался. – Вот это, например.

И он сыграл «Гори, гори, моя звезда», потом «Утро туманное», потом – вдруг – совсем другое: «Пароход белый-беленький». И каждый раз перед тем как играть, он проводил по струнам этим легким, едва уловимым вопросительным движением…

Лера боялась дышать, сердце у нее звенело в такт гитарному перебору. К тому же она впервые слышала, как Митя поет, и голос у него тоже был удивительный – таинственный, как уголки глаз под ресницами.

– Нравится тебе, я вижу? – улыбнулся Митя, когда струны затихли. – Больше, чем скрипка?

– Не то что больше, – смущенно ответила Лера. – Но под гитару ты же еще и поешь, и песни такие…

Услышав это, Митя рассмеялся.

– Вот и старайся после этого! Играй, дирижируй, а девочке нравится песенка Шпаликова, и ничего с этим не поделаешь!..

Но это было все-таки не совсем так. Лере нравилось все, что делал Митя, и как он дирижировал – тоже, хотя она видела это всего один раз, за два года до этого разговора.

На концерт в Большой зал Консерватории ее пригласила Елена Васильевна.