Книга До рая подать рукой - Дин Кунц

Говорила она редко, никогда не узнавала Ноя. Если у нее и остались воспоминания о тех днях, когда она была нормальной девочкой, они мелкими фрагментами разлетелись по темной пустыне ее мозга, и она не могла собрать их воедино и восстановить, как невозможно собрать на берегу и восстановить из осколков ракушки, разбитые безжалостным прибоем.

Ной сел в кресло, откуда мог видеть ее неподвижный взгляд, редкое движение век, медленный, но нескончаемый поток слез.

И как ни тягостно было смотреть на Лауру, лежащую в трансе отчаяния, Ной благодарил судьбу, что его сестра не спустилась на более глубокий горизонт, куда иной раз попадала. Когда такое случалось, ее глаза, без единой слезинки, наполнялись ужасом, а страх прорезал уродливые морщины на сохранившейся половине лица.

– Прибыль от этого расследования позволит оплатить шесть месяцев твоего пребывания здесь, – сказал Ной. – Так что за первую половину следующего года мы можем не беспокоиться.

Он работал, чтобы обеспечить пребывание Лауры в этом пансионе. По этой же причине он жил в дешевой квартире, мотался на развалюхе, никуда не ездил отдыхать, покупал одежду на распродажах. Собственно, он и жил для того, чтобы Лаура ни в чем не знала нужды.

Если бы он взял на себя ответственность много лет тому назад, когда ей было двенадцать, а ему шестнадцать, если бы ему хватило смелости пойти против своей жалкой семьи и сделать то, что следовало, его сестру не избили бы и не оставили умирать. И ее жизнь не превратилась бы в череду кошмаров, перемежающихся периодами озадаченного спокойствия.

– Тебе бы понравилась Констанс Тейвнол, – продолжил Ной. – Если бы у тебя был шанс повзрослеть, думаю, ты бы во многом стала похожей на нее.

Приходя к Лауре, он подолгу разговаривал с ней. В трансе или нет, она никогда не реагировала, не давала знать, что понимает хоть одну фразу из его монолога. И, однако, он говорил, пока не иссякали слова, зачастую до тех пор, пока не пересыхало в горле.

Его не покидала убежденность, что на каком-то глубоком, загадочном уровне, пусть все указывало на обратное, он устанавливал с ней связь. Его настойчивость мотивировалась чувством, более отчаянным, чем надежда, верой, которая иной раз и ему казалась смешной, но он тем не менее не отступался. Он не мог не верить, что Бог существует, что Он любит Лауру, что Он не позволяет ей страдать в абсолютной изоляции, что Его стараниями голос Ноя и смысл произносимых им слов достигают закрытой от всех души Лауры и дарят ей утешение.

Чтобы нести эту ношу каждый день, чтобы дышать под ее весом каждую ночь, Ной Фаррел крепко держался за идею, что его служение Лауре позволит ему спасти свою собственную душу. Надежда на искупление была единственной пищей, которую получала его душа, возможность спасения души орошала пустыню его сердца.

Ричард Велнод не мог освободить себя, зато освобождал мышей и мотыльков. Ной не мог освободить ни себя, ни свою сестру, ему не оставалось ничего другого, как довольствоваться надеждой, что его голос, словно тряпка, стирающая сажу с окна, может открыть путь слабому, но такому нужному свету в черные глубины, где пребывала Лаура.

Глава 18

Спеша покинуть автостоянку для сотрудников, боясь открытых пространств, огибая зону обслуживания для грузовиков, вбегая на площадку для частных автомобилей, куда трейлерам въезд запрещен, мальчик вроде бы слышит отдельные выстрелы. Но он в этом не уверен. Дыхание, со свистом вырывающееся из груди, стук подошв кроссовок при соприкосновении с асфальтом заглушают остальные звуки. Его овевает ветерок из пустыни, и почему-то в шелесте воздуха ему слышится гул давно высохшего моря.

Практически во всех окнах двухэтажного мотеля раздвинуты занавески. Любопытные, встревоженные постояльцы выглядывают из окон в поисках источника переполоха.

И хотя источник этот из окон не видать, другие признаки переполоха налицо. У входной двери ресторана пробка: посетители спешат его покинуть. Опасности, что кого-то затопчут, как случается на футбольном матче или концерте рок-звезды, пока нет, но многие наверняка покидают ресторан с отдавленными пальцами ног и ребрами, саднящими от ударов локтями. Те, кому удается проскочить через горловину-дверь, со всех ног бегут, по одному, парами, семьями, к своим автомобилям. Некоторые в страхе оглядываются на новые выстрелы – теперь и Кертис не сомневается, что слышит их, – доносящиеся из глубин здания, в котором расположен ресторан.

Внезапно выстрелы и мечущиеся в панике люди отходят на второй план. Потому что ночной воздух разрывает пронзительный рев клаксона.

Рев этот повторяется снова и снова, настоятельно требуя освободить дорогу, по съезду с автострады катится огромный трейлер, держа курс на зону обслуживания грузовиков. Водитель не только жмет на клаксон, но и мигает фарами, показывая, что его восемнадцатиколесник вышел из подчинения.

Некоторые из огромных цистерн автозаправочной станции наполнены дизельным топливом, которое горит, но не детонирует при ударе, в других цистернах – бензин, который, наоборот, вспыхивает, как порох. Если потерявший управление трейлер начнет сшибать колонки, словно кегли, взрыв убедит всех, кто живет в радиусе десяти миль, что Господь Бог, тот самый суровый господин из Ветхого Завета, насытился по горло человеческими грехами и решил покарать свои создания.

Кертис видит, что ему негде спрятаться от этого джагернаута[34], у него нет времени, чтобы найти безопасное убежище. Нет, под колеса трейлера он, конечно, попасть не может, их разделяют заправочные колонки и баррикада из автомобилей на стоянке. Так что более вероятной причиной его смерти будет или стена огня, в создание которой внесут свою лепту и вспыхивающий бензин, и медленно горящее дизельное топливо, или обломки автомобилей и заправочных колонок, которые, как шрапнелью, накроют окружающую территорию.

Люди, выскочившие из ресторана, похоже, не расходятся с Кертисом в оценке ситуации. За малым исключением все замирают, не сводя глаз с вышедшего из-под контроля трейлера, предчувствуя неминуемую гибель.

С ревущим двигателем, визжащим клаксоном, мигающими фарами, «Питербилт» проносится по пустой площадке перед станцией технического обслуживания, между бетонными островами с заправочными колонками. Заправщики, дальнобойщики разбегаются в стороны. Для них близкая смерть мгновенно трансформируется в захватывающую историю, которую они будут рассказывать внукам, потому что несущийся грузовик не сшибает ни единой колонки, не врезается ни в один из других восемнадцатиколесников, которые заправляются горючим или ждут своей очереди. Выруливает из-под навеса, которым накрыта вся автозаправочная станция, и по дуге, под протестующий визг покрышек, сворачивает к комплексу зданий, в котором расположен ресторан.

Пронзительно скрипят пневмотормоза, показывая всем, что водитель отнюдь не потерял контроль над машиной, а всего лишь пьяница или псих. Из-под колес вырываются клубы сизого дыма, на асфальте появляются черные полосы, остро пахнет жженой резиной. «Питербилт» кренится, кажется, еще чуть-чуть – и завалится набок. Тормоза скрипят вновь и вновь: водитель то давит на педаль, то отпускает, терзая колеса, вместо того чтобы раз и навсегда вдавить ее в пол.