Книга Друсс - Легенда - Дэвид Геммел

— Я только хотел спросить вас кое о чем, — учтиво ответил Эскодас.

Милус Бар накинул на руль веревочную петлю, закрепив его.

— О чем же это?

— О вашей лодке.

— Это не лодка. Это корабль.

— Ну да, корабль. Вы уж простите, я не владею морским языком.

— Прелесть что за судно. Триста пятьдесят футов мореного дерева. Пропускает не больше воды, чем человек, когда потеет, и выдержит любую бурю, которую богам будет угодно наслать на нас. Стройное и быстрое. Что еще ты хочешь знать?

— Вы говорите о нем, будто о женщине.

— Оно лучше всех известных мне женщин, — ухмыльнулся капитан. — Никогда еще не подводило меня.

— Но оно кажется таким маленьким по сравнению с океаном.

— Мы все ничтожны по сравнению с океаном. Но в это время года бурь почти не бывает. Самая большая опасность — это пираты, но на то вы и здесь. — Капитан сощурил серые глаза под густыми бровями. — Ты уж прости, парень, но ты как-то не к месту среди этих головорезов.

— Охотно извиняю вас, но им, пожалуй, было бы неприятно это услышать. Спасибо, что уделили мне время.

И стрелок спустился обратно на палубу. Его попутчики играли в кости либо болтали. У правого борта развлекались борьбой на руках. Эскодас прошел на нос.

Солнце светило ярко на голубом небе, дул попутный бриз. Высоко над кораблем кружили чайки, и на севере едва виднелось лентрийское побережье. На расстоянии оно казалось туманной сказочной страной, где обитают легенды.

На носу сидели двое: стройный молодой человек, с таким шумом прибывший на корабль, и его приятель. Первый был красив, белокурые волосы перехвачены серебряным обручем, дорогая одежда: бледно-голубая рубашка из тонкого шелка и темно-синие штаны, прошитые по бокам мягкой кожей. Второй — точно глыба. Он поднял Кельву, как перышко, и метнул в море, как копье.

Эскодас подошел. Гигант был моложе, чем казался на первый взгляд — его старила пробивающаяся темная бородка. Эскодас, встретившись с его голубым взором, холодным, твердым как кремень и неприветливым, улыбнулся:

— Доброе утро.

Гигант только буркнул что-то в ответ, но белокурый щеголь встал и протянул руку.

— Здорово. Меня зовут Зибен, а его Друсс.

— Как же. Он победил Грассина в поединке — сломал ему челюсть, кажется.

— В нескольких местах, — подтвердил Зибен.

— А я — Эскодас. — Лучник сел на бухту каната и прислонился к какому-то тюку, закрыв глаза и подставив лицо солнцу. После краткого молчания те двое возобновили беседу. Эскодас не слишком прислушивался — они говорили о какой-то женщине и об убийцах.

Он думал о предстоящем путешествии. Он никогда не бывал в Вентрии — но, если верить книгам, это страна баснословных богатств, где водятся драконы, кентавры и разные дикие звери. В драконов Эскодас не слишком верил: он много странствовал по свету, и в каждой стране ходили рассказы о них, но он так ни одного и не встретил. В Чиадзе есть музей, где собран скелет дракона. Скелет, конечно, громадный, но крыльев у него нет, а шея не меньше восьми футов. Разве из такой глотки можно извергать огонь?

Но водятся там драконы или нет, Эскодас от души предвкушал встречу с Вентрией.

— А ты не из говорливых, верно? — сказал Зибен. Эскодас открыл глаза и улыбнулся.

— Когда мне будет что сказать, я скажу, — заверил он.

— Такого случая тебе не представится, — пробурчал Друсс. — Зибен говорит за десятерых.

— Как и подобает сказителю, — учтиво заметил Эскодас.

— Приятно, когда тебя узнают.

— Я слышал тебя в Кортсвейне. Ты исполнял «Песнь о Карнаке». Особенно мне понравилось место об осаде Дрос-Пурдола — хотя боги войны и таинственная принцесса, имеющая власть вызывать молнию, показались мне лишними.

— Поэтическая вольность, — с натянутой улыбкой пояснил Зибен.

— Там она ни к чему. Только умаляет мужество защитников — какие же они герои, если нуждаются в божественной помощи?

— Это не урок истории, — уже без тени улыбки заспорил Зибен. — Это поэма, песня. Появление богов должно показать, что судьба порой становится на сторону отважных.

— Гм-м. — Эскодас снова откинулся назад и закрыл глаза.

— Что это должно означать? Что ты не согласен со мной? Эскодас вздохнул:

— Я не хотел заводить этот спор, досточтимый поэт, но нахожу, что твой прием неуместен. Ты говоришь, что хотел этим прибавить силы своему рассказу, — на том и покончим. Я не желаю сердить тебя еще больше.

— Да не сержусь я, будь ты неладен!

— Он просто не любит, когда ему делают замечания, — вмешался Друсс.

— Не забавно ли слышать такое от человека, который швыряет попутчиков за борт при первом же неласковом слове? Так почему же мой прием неуместен?

— Я бывал во многих осадах, — сказал Эскодас. — Миг величайшего мужества настает в самом конце, когда кажется, что все пропало, — именно тогда слабые бегут или молят о пощаде. А у тебя как раз перед этим прибывают боги, чтобы помочь победить вагрийцев. Вот вся соль и пропадает — ведь ясно же, что победа обеспечена, раз боги явились.

— Но иначе я лишился бы лучших своих строк — особенно в конце, где воины спрашивают себя, увидят ли они богов снова.

— Да, я помню: «О, свет богов, волшебный зов, звон Элвенских колоколов». Так?

— Совершенно верно.

— Мне больше по душе другие, суровые и правдивые строки:

Но день пришел, и молодость увяла,

Огонь и меч уже не манят нас,

И то, что было встарь, уже забылось.

Да, в тайны зачарованных лесов

Лишь глупой юности прилично верить.

— Ты что, знаешь всю поэму наизусть? — с искренним изумлением воскликнул Зибен. Эскодас улыбнулся.

— После того выступления в Кортсвейне я раздобыл твои книги — их было, помнится, пять. Две самые ранние хранятся у меня и теперь.

— Я просто не нахожу слов.

— Этот день войдет в историю, — проворчал Друсс.

— Да уймись ты. Не диво ли — обнаружить среди этого сброда истинного знатока? Возможно, путешествие окажется не столь уж невыносимым. Скажи мне, Эскодас, что побудило тебя отправиться в Вентрию?

— Мне нравится убивать, — ответил тот, и Друсс покатился со смеху,

Первые несколько дней новизна морского путешествия занимала наемников. Днем они играли в кости или рассказывали разные истории, а ночью спали под навесом, закрепленным на обоих бортах.