Книга Огненное прикосновение - Линда Ховард

– Мне надо проверить коней, – с сожалением сказал Рейф и оделся. Ему ничего так не хотелось, как только провести с ней в постели, обнаженным, еще несколько дней. Только если бы это была настоящая постель, чтобы было тепло. Смешно – он никогда раньше не страдал от отсутствия комфорта.

Энни тоже оделась. Она чувствовала себя невероятно вялой, будто лишилась костей. Она вспомнила о снеге только тогда, когда Рейф открыл дверь и порыв ледяного ветра ворвался приветствием от белоснежного ландшафта. Бледный, неземной свет наполнил хижину. Снег все еще падал, и за те часы, которые они провели в любовных играх, толщина его Достигла более полуфута, он покрыл лесную землю и окутал Деревья снежной мантией.

Через несколько минут Рейф вернулся, отряхнул шляпу и пальто и затопал, чтобы сбить снег с ботинок. Энни подала ему чашку кофе, оставшегося от завтрака, который сделался крепким и горьким, но он выпил его, даже не поморщившись.

– Как кони?

– Беспокоятся, но с ними все будет в порядке. – Она помешала рагу – оно уже было готово: кролик стал нежным, но ей не хотелось есть. Она отчаянно нуждалась в свежем воздухе, чтобы прояснилось в голове, но, как сказал Рейф, ее пальто было недостаточно теплым для такой погоды. Поколебавшись несколько секунд, она решила, что это не имеет значения.

Рейф смотрел, как оня одевается.

– Куда ты собралась?

– Хочу выйти наружу на несколько минут. Мне необходим свежий воздух.

Он стал снова натягивать свою куртку. Энни удивленно взглянула на него.

– Тебе не надо идти со мной. Я только постою у двери. Останься и грейся.

– Я достаточно согрелся.

Рейф нагнулся, взял одно из одеял и обернул вокруг ее фигуры на индейский манер, натянув один конец на голову. Потом шагнул в призрачный белый мир вместе с ней, крепко прижимая к себе.

От ледяного воздуха было больно дышать, но в голове у Энни прояснилось. Она надежно укрылась, прижавшись к телу Рейфа, и молча смотрела, как падает снег. Уже наступали сумерки, и по-зимнему слабый свет солнца, пробивающийся сквозь плотный слой облаков, потускнел. Призрачное освещение исходило скорее от снега, чем от солнца. Стволы деревьев стояли как суровые черные часовые. Она никогда прежде не подозревала о существовании такой тишины: не жужжали насекомые, не перекликались птицы, даже голые ветви деревьев не шелестели. Снежное одеяло настолько заглушало звуки, что даже лошадей слышно не было.

Холод забрался под ее юбки, проник сквозь подошвы туфель, но она продолжала стоять, прижавшись к Рейфу, и бесконечно впитывать это первозданное, чудесное великолепие, окружающее их. Почему-то оно давало ей реальную опору, словно темная, жаркая интимность хижины была сном, существовала только в ее ощущениях. Слишком многое произошло за очень короткое время, перевернув всю ее жизнь вверх дном. Сколько это продолжается? Казалось, всю жизнь, но прошло всего четыре – или пять? – дня с тех пор, как она приняла у Иды ребенка и устало добрела до своего дома, где ее ждал раненый незнакомец.

Она вздрогнула, и Рейф сказал:

– Хватит. Теперь пошли обратно, все равно уже темнеет

Они окунулись в сравнительно теплый воздух хижины, но прошло некоторое время, пока ее глаза привыкли к полумраку. Теперь Энни чувствовала себя более проснувшейся, исчезла паутина, окутывавшая ее мозг. Она заварила свежий кофе, и, когда он был готов, они поели рагу, радуясь новому блюду в меню.

Неприятной стороной их плена, решила Энни, было их вынужденное безделье. Первые несколько дней она трудилась до изнеможения и почти сразу же после захода солнца была готова уснуть. Но сейчас, проведя почти весь день в постели, она не чувствовала усталости. Дома она бы занялась травами, сушила бы одни, смешивала другие. Или читала, или написала бы письмо старым друзьям в Филадельфии. Книг здесь не было. Ей не надо было ни шить, ни убирать. Учитывая ту работу, которую Рейф проделал за последние два дня, Энни больше не могла притворяться, что ему нужна ее медицинская помощь. Очень странное возникало ощущение, когда нечего делать, и она высказала это вслух.

Рейф знал, насколько быстро некоторых людей может охватить нервное возбуждение в замкнутом пространстве, и, хотя он бы с радостью снова уложил ее в постель, понимал, что даже при обильном использовании скользкого ильмового бальзама ей будет слишком больно, если они будут заниматься любовью так долго, как ему бы хотелось.

– У меня в седельной сумке есть колода карт, – предложил он. – Ты умеешь играть в покер?

– Нет, конечно, – автоматически ответила Энни, но Рейф заметил огонек интереса, быстро промелькнувший в ее карих глазах. – А ты действительно хочешь меня научить?

– Почему бы и нет?

– Ну, многие мужчины не стали бы.

– Я не такой, как многие. – Он попытался вспомнить, выло ли в прошлом время, когда его могла шокировать леди, играющая в покер, но не мог припомнить те дни. Тот пепел слишком давно остыл.

Карты в его колоде оказались потрепанными, покрытыми пятнами. Энни смотрела на них так, будто они были символом чего-то опасного и запретного. Рейф положил седла перед очагом, чтобы им было на что облокотиться, – это удобнее, чем сидеть, по-портновски скрестив ноги, – и объяснил ей названия карт. Она быстро усвоила суть, хотя у нее не хватало опыта, чтобы подсчитать прикуп при взятке. Он переключился на «блэкджек», которая лучше подходит для игры вдвоем, и эта игра увлекла ее настолько, что они провели за ней часа два.

Наконец игра надоела, и Рейф предложил ложиться спать. Его позабавил быстрый тревожный взгляд, который она на него бросила.

– Все в порядке, – сказал он. – Я знаю, что тебе больно, – мы подождем до завтра.

Энни вспыхнула, и он удивился, что она все еще способна краснеть.

Рейф дал ей надеть в постель свою рубаху не потому, что не хотел, чтобы она спала голой, – как раз этого он хотел, – а потому, что она удобнее ее блузки с высоким воротом. С застенчивой нежностью Энни скользнула под одеяло в его объятия, и он вздохнул с сожалением.

Ни ей, ни ему спать не хотелось, но он был удовлетворен – почти! – даже тем, что просто лежит с ней рядом. Он взял ее за руку и поднес пальцы к губам. От их жара губы начало пощипывать.

Энни поудобнее устроила голову на его плече. Как бы ей хотелось продолжать жить только в этом мгновении, но, к несчастью, это невозможно. Хоть она и любила Рейфа, но не могла забыть, что у них нет совместного будущего, что, вероятно, у него вообще нет никакого будущего. Ее сердце болезненно сжалось при мысли о пуле, которая уничтожит горячую жизненную силу этого мощного тела, о том, что он будет лежать холодный и неподвижный, навсегда уйдет от нее.

– Тот человек, которого, как они думают, ты убил, – нерешительно начала она, зная, что ему не понравится, что она об этом заговорила. – Ты знаешь, кто это сделал?

На какую-то долю секунды Рейф замер, потом снова прикоснулся губами к ее пальцам.