Книга Проклятый ректор - Лена Летняя

Я смутилась еще больше и принялась пристально разглядывать собственную сумку, которую и так прекрасно знала. Обсуждать с ректором его интимную жизнь с женой – точнее, ее отсутствие – было как-то уж совсем неудобно, поэтому я спросила:

– Сэр, я пойду?

– Да, конечно, идите. Завтра после ваших занятий навестим Блэка.

Я кивнула и торопливо покинула его гостиную и через кабинет вышла в коридор. На Фарлага я так больше и не осмелилась взглянуть.

Даже в коридоре я продолжала смотреть строго себе под ноги, поэтому профессора Арта заметила только в тот момент, когда уже столкнулась с ним.

– О, простите, сэр.

– Лучше бы тебе вернуться на ту ферму, с которой ты вылезла, – неожиданно зло прошипел он. Я так удивилась, что вскинула на него вопросительный взгляд. Его лицо было перекошено от ненависти. – Я знаю, зачем ты здесь. И имей в виду: этот номер у тебя не пройдет, деточка.

Сказав это, он развернулся и ушел, а я еще с минуту растерянно стояла посреди коридора, ничего не понимая.

* * *

Этот день вымотал меня настолько, что, возвращаясь к себе, я мечтала только о горячем душе и сне. Даже мысль о том, чтобы принять ванну, я отмела, боясь уснуть прямо в ней.

Я собиралась проскользнуть в свою спальню как можно незаметней: после утренней конфронтации нам с Реджиной удавалось весь день не пересекаться, я надеялась так его и закончить. Однако, оказавшись в нашей общей гостиной, я услышала громкие рыдания, которые доносились из спальни соседки. Дверь в ее комнату была чуть-чуть приоткрыта, поэтому я хорошо слышала, как она плачет.

Первым моим порывом было просто пройти мимо. В конце концов, мы не были подругами, причем не по моей вине, утешать ее я не обязана. Но потом я вспомнила, как сама этим утром лежала поперек собственной постели, чувствуя себя одинокой и несчастной. И как мне хотелось, чтобы нашелся хотя бы один человек, который мог бы меня пожалеть, сказать пару ободряющих слов.

Поэтому после недолгого колебания я все же подошла к ее спальне, осторожно толкнула дверь и заглянула внутрь. Реджина лежала на постели, обняв подушку, и ревела так горько, что я ей позавидовала: если бы я так могла, то вся та горечь, что я испытывала, наверняка уходила бы через слезы.

– Джина? Что случилось?

– Уйди, фермерша, видеть тебя не хочу! – огрызнулась она и заплакала еще сильнее.

Я зашла в комнату, подошла к кровати. Реджина лежала спиной к двери, поэтому не заметила этого и ощутимо вздрогнула, когда я села рядом и коснулась ее плеча.

– Если ты из-за Алека, то успокойся. Он весь твой, у меня нет к нему никаких чувств и никакого желания заводить с ним отношения.

– Дура! – сквозь слезы бросила Реджина. – Какая разница, какие у тебя желания? Он уже на тебя глаз положил. Я три года на него потратила! И он был бы моим, если бы ты тут не появилась!

Она не поворачивалась ко мне, огрызалась через плечо, все ее тело сотрясалось от рыданий. И вроде бы мне следовало обидеться на ее слова, но почему-то я не испытывала к ней ничего, кроме жалости.

Я погладила ее по плечу и, как ни странно, она не попыталась сбросить мою руку.

– Чего я не понимаю, так это почему ты так убиваешься по нему? И зачем потратила на него столько времени? Ты же очень красивая. Из хорошей семьи. Половина наших сокурсников головы сворачивают, глядя тебе вслед. Выбрать могла бы любого. Может быть, я не права, но мне не показалось, что ты так уж сильно влюблена в Алека.

Рыдания Реджины чуть затихли. Она уже не вздрагивала так сильно, но продолжала всхлипывать.

– Много ты понимаешь, фермерша, – снова огрызнулась она, но на этот раз как-то вяло. Это уже даже не казалось обидным, просто смешным.

– А еще я, знаешь, чего не понимаю? – я даже улыбнулась, когда этот вопрос внезапно пришел мне в голову. – Почему вы все говорите «фермерша» с таким выражением, словно это какое-то ругательство?

Реджина замерла и теперь перестала даже всхлипывать. Какое-то время она лежала молча, а потом едко поинтересовалась:

– А разве это не звучит обидно?

– Не для того, кто вырос на ферме, – усмехнулась я. – Это все равно, что пытаться задеть тебя, называя блондинкой. Тебе обидно?

– Ты больная? Я и есть блондинка!

– А я и есть фермерша.

Реджина шмыгнула носом, потом вдруг села, все еще обнимая подушку, и насупившись посмотрела на меня. Ее всегда такое красивое лицо сейчас было испорчено красными пятнами и припухшими глазами.

– И что, тебе совсем не обидно это слышать? – с таким искренним недоверием спросила она, что я снова не удержалась от улыбки.

– Да нет, – я пожала плечами. – Мне нравилась ферма, на которой я выросла. Там было очень красиво.

– А у вас были лошади? – после небольшой паузы поинтересовалась Реджина.

– В основном коровы, – призналась я. – У нас молочная ферма. Но несколько лошадей было.

– Коровы мерзкие, – скривилась Реджина. – А лошадей я люблю. В детстве у меня была лошадь, а потом… – она горестно вздохнула. – В каком-то смысле я тебе завидую. Ты фермерша, и от тебя никто ничего и не ждет. Гораздо хуже, когда твоя семья относится к древнему роду, бережно передает по наследству титул, но при этом находится на грани разорения.

Она посмотрела на меня с вызовом, но, видимо, так и не дождалась предполагаемой реакции и снова отвернулась.

– Тебе приходится жить на определенном уровне. Покупать одежду, посещать мероприятия. Люди моего круга обращают внимание на все: из какой коллекции твое платье, появлялась ли ты в нем раньше, сколько карат в твоих бриллиантах. А когда все имущество уже заложено-перезаложено, все фамильные драгоценности давно заменены качественными копиями и распроданы, с каждым годом соответствовать своему уровню становится все сложнее. И удачный брак становится единственным выходом. Алек Прайм – это очень удачный брак. Мне он нужен, потому что это последняя надежда моей семьи.

Я потрясенно молчала. Мне и в голову не приходило, что семья Реджины стеснена в средствах. Хотя я сомневалась, что она может иметь меньше денег, чем, например, наша. Да если продать ее платья, можно купить ферму вроде той, что принадлежит отцу. Или чуть поменьше.

– А вариант просто жить скромнее вы совсем не рассматриваете? – осторожно уточнила я.

Реджина посмотрела на меня как умалишенную, а потом презрительно скривилась.

– Тебе легко говорить, тебя твой род ни к чему не обязывает! Можешь жить, как тебе хочется. Ни родового поместья, которое надо сохранять, ни памяти предков, которую нельзя посрамить.

Ее слова заставили меня вспомнить ректора Фарлага. Не то чтобы я успела надолго о нем забыть… Просто я вспомнила, как столкнулась с ним на вечеринке Алека. Он прятался в темноте, наложил приглушающий звуки полог. Наверняка мучился от головной боли, у него приближался очередной приступ, но он все равно сидел на глупой студенческой вечеринке, хотя он целый ректор. Просто потому что Фарлаги из старой аристократии, а Праймы – королевских кровей. И развестись он не мог, потому что боялся шумихи, которая поднимется вокруг развода «человека вроде него».