Книга Екатерина II. Алмазная Золушка - Александр Бушков

Но, если вернуться в 1762 г., пятеро братьев Орловых были силой нешуточной! Как раз из-за своей популярности в гвардии. И, что особенно важно, к ним как нельзя лучше подходила, уж простят меня коммунисты за цинизм, классическая формула о пролетарии, которому нечего терять, кроме своих цепей, а приобрести он при удаче может весь мир…

С этой точки зрения Орловы были классическими пролетариями – им, оказалось, совершенно нечего терять! Батюшка их, ветеран многих сражений, состояния и поместий себе не составил, дни закончил всего-то нижегородским губернатором, полковником армейской пехоты, в генерал-майоры произведенным уже при выходе в отставку. То немногое, что после него осталось, пятеро братьев-гуляк уже давным-давно пустили по ветру, не имели никаких других источников доходов, кроме жалованья – а на него особенно не разгуляешься, ежели в округе столько кабаков, веселых девиц и карточных столов. Ни одна собака братьям уже не хотела давать в долг… чем не пролетарии?

А люди, повторяю, были отчаянными, как на подбор, и готовыми на все, лишь бы взмыть над своим нынешним убогим существованием. И тут оказывается, что Гришка состоит в полюбовниках не кого-нибудь, а самой великой княгини, которая, о чем уже давно шепчутся, не прочь спихнуть с трона опостылевшего муженька и пребывать на оном в одиночестве…

Вот это шанс, ребята! Аж зубы сводит! Риск, конечно, жуткий, но, с другой стороны, кто не играет, тот не рискует, а помирать, братцы, только раз!

Ядром любого заговора являются либо мечтающие о карьере азартные люди, либо обиженные. А обиженных имелось предостаточно – собственно, вся гвардия. Петр III уязвил ее до глубины души тем, что собирался отправить на войну, словно обычную, сиволапую армейскую пехоту. После Петра I, за редчайшими исключениями, касавшимися не всех гвардейских полков, а крохотной их части, гвардия не воевала вообще. Ей и так было хорошо: почетная и неопасная служба в столице, превосходство в чинах над простыми армейцами, парады, торжественные марши. И что же, месить грязь за тридевять земель от дома, подставляя лоб пулям и ядрам?!

Так что гвардия затаила на императора угрюмую, мрачную злобу. И сторонников у братьев Орловых накапливалось все больше и больше, это уже была не праздная болтовня под водочку, а конкретные планы с ясной целью…

К заговору помаленьку подключаются и персоны гораздо более весомые, нежели гвардейские поручики: Разумовские, митрополит новгородский Дмитрий Сеченов, известный дипломат Никита Панин и его брат, Петр, генерал, популярный в армии герой войны с Пруссией. И князь Репнин здесь, и состоящий при академии наук статский советник Теплов, человек не особенно великих чинов, но ученый, образованный, имеющий большое влияние на гетмана. Тут же – восемнадцатилетняя княгиня Дашкова (между прочим, родная сестра Елизаветы Воронцовой).

Правда, эта соплюшка никакой такой особенной роли в заговоре не играет – это ей только так кажется, что она тут самая главная персона. Так, суетится вокруг и около, простодушно полагая себя главной пружиной дела – но главное подготавливают совсем другие люди, о чем юной княгине не сообщает даже законный супруг (в отличие от нее, заговорщик серьезный и матерый, даже раньше Орловых предлагавший Екатерине поднять свой полк в ее поддержку – но тогда было еще не время, и Екатерина отказалась…)

Любой серьезный переворот требует денег. Екатерина поначалу обращается к французскому послу барону Бретейлю – но этот редкостный болван ее прозрачных намеков откровенно не понимает и не дает ни копейки (потом будет локти на себе кусать, когда его за редкостный идиотизм будут чуть ли не матом крыть в Париже: такой шанс упустил, дубина!).

На сцене появляется английский (снова Англия!) негоциант по фамилии Фельтон – у него Екатерина и занимает через своего агента итальянца Одара сто тысяч рублей. Именно эти деньги от имени «матушки» Орловы начинают понемногу раздавать гвардейцам в виде безвозвратных ссуд – с соответствующим агитационным обеспечением. Этот метод пропаганды у гвардии имеет большой успех…

Центром заговора становится не какой-нибудь кабак и даже не великосветская гостиная, а дом датского банкира Кнутсена, у которого квартирует Григорий Орлов. Банкир, в общем, в курсе. Злые языки потом будут втихомолку уверять, что Кнутсен впутался в это пахнущее плахой предприятие исключительно оттого, что Григорий ему задолжал чертову уйму денег – и вернуть их датчанин мог лишь в случае успеха предприятия. Сплетни эти чрезвычайно похожи на правду, поскольку лишены всякой романтики и основаны лишь на житейском расчете…

Петр III ничего не замечает, но обстановка накаляется, накаляется… Два нетерпеливых гвардейца, Пассек и Баскаков, даже приходят к Екатерине с предложением не мудрствовать, а попросту прирезать Петра. Петр с Елизаветой Воронцовой каждый вечер прогуливается в парке, на правом берегу Невы, по Петровской набережной – как обычно, без всякой охраны, даже без свиты. Ткнуть его кинжалом – проще простого, они, Пассек с Баскаковым, готовы лично…

Екатерина их отговорила – ей, надо полагать, вовсе не улыбалось оказаться замешанной в такую откровенную уголовщину. Если дело сорвется, получится очень уж неприглядно…

Кое-что все же просачивается, в заговор уже вовлечена масса народа, начинают болтать… К Григорию Орлову кто-то приставляет соглядатаем некоего Перфильева, но Орлов его, отнюдь не светоча сыска, моментально вовлекает в свои кутежи и успешно нейтрализует…

Глава седьмая

КОРОНА БЕЗ ИМПЕРАТОРА

С некоторых пор, полное впечатление, о перевороте уже прекрасно знала каждая собака, поскольку языки по русскому обычаю то и дело развязывались, особенно за бутылкой. Предприятие велось не особенно искусно. Не зря Фридрих Великий говорил потом: «Их заговор был безумен и плохо задуман». Французский дипломат Беранже, знавший о том, что императрица просила денег у Бретейля, увидел «столько тумана в голове господина Одара, столько лиц, замешанных в этой тайне, такую бессмыслицу в их поступках и такое бессилие», что не сомневался в полном провале заговора.

Правда, это была точка зрения иностранцев, в общем, знавших историю российских переворотов, но меривших, пожалуй что, на свой европейский аршин. Не исключено, что, по их убеждению, «настоящий» переворот должен был выглядеть как-то респектабельнее, что ли – без пьяной болтовни в кабаках, этак аккуратненько, размеренно…

Но в том-то и суть, что в России успешнейшим образом прокатывали именно такие вот мятежи: шумные, грубые, нескладные, лишенные всякой тонкости. Чтобы возвести на престол Екатерину I, хватило двух выстроенных во дворе гвардейских полков – и оравы пьяных офицеров, ввалившихся в зал, где судьбу трона взялись было решать господа сенаторы. Елизавета обошлась неполной ротой. Фельдмаршал Миних после смерти Анны Иоанновны свергал вроде бы всесильного Бирона и вовсе уж ничтожными силами: хватило парочки взводов…

А у Екатерины, по тогдашним же подсчетам, к моменту переворота было вовлечено сорок офицеров и десять тысяч солдат…

Но бардак, разумеется, царил нешуточный. Екатерина впоследствии сама признавалась в этом французскому писателю Дидро, прилежно запечатлевшему ее слова: «Она низводила свои личные заслуги и заслуги других почти на нет; она говорила, что все они были опутаны какими-то невидимыми нитями, которые вели их вперед, они сами не знали – куда».