Книга Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

– Пиво в «Лисьем хвосте» дешевое, и там не разбавляют, – подал голос волк. – Скатерть мои добудут. Казенную, зато совсем белую. И гроб нести поможем, и копать. И готовить. У нас кой-кто ловко месит. И по мясу мастер имеется. Южный, наилучший.

– Приходите на поминки, – деревянно улыбаясь и глядя в пустоту, велел Васька. – Все равно никто больше не придет. И, пока вы тут, меня не погонят.

– Не погонят, – согласился волк.

Васька улыбнулся шире и безумнее, кивнул и побрел через комнату, к двери. Нагнулся, минуя порог, словно боялся задеть притолоку. Я постояла, отдыхая от жути происходящего. И тоже побрела… У меня свой кошмар впереди. Обогнуть тело и тень. Дать показания. А после – вытерпеть объяснения с директрисой пансиона. Провалила я божий урок. Девочки не выдадут, а только все равно тайное станет явным. Дальнейшее знаю заранее: «Наша „Белая сирень“ – благочинное место, где не случается казусов, Юлиана. Вы слышите? Ни-ка-ких, Юлиана. Не смейте ронять престиж своим нелепым поведением. Мы приняли вас из милости, и, если трезво изучить положение дел»…

К ночи я вымоталась так, что позавидовала покойной. Стыдно думать подобное, но я подумала, пока брела домой. Тень по-прежнему висела низко и густо, давила душу. Хорошо хоть, рядом шмыгал носом и виновато молчал Васька, с ним теплее. Надо бы утешить его, но сил не осталось. Он наделал долгов на двадцать семь рублей, хотя волки исполнили все свои обещания и не взяли ни копеечки. Зато городовые бараньим стадом явились на поминки и так жрали, что старший пацан из логова выставил их, прямо пообещав зарубить. Даже я напугалась, хотя не мне было сказано. Жутковатый был этот волк. Южанин, весь какой-то перекошенный, и шрам на лице здоровенный, и глаза колючие, кожа темная, и весь – в тени… как будто смерть с ним рука об руку ходит. Кличка у него тоже немирная – Топор. У другого старшего, который и повязал мясника, прозвище Лом. И зачем мне все это помнить?

– Куда я теперь? – спросил Васька у самого себя, стоя на пороге моей комнаты. – А? Ничей стал. Юль, я завидовал тебе. Думал, хорошо жить без родни. Прости.

– Утром решим. Все утром. Ложись здесь, вот запасное одеяло. Завернись и спи.

– Не могу. Закрою глаза и вижу, как лежит… она. И муха на глазу. Муха. Зеленая.

Ваську затрясло, и я сделала второй раз за день то, чего прежде не умела. Пристально глянула в глаза пацану – и вылила туда тьму. Только тьму, без холода и прочего-разного. Нездешняя тьма – это сплошной покой. Глубокая, как омут, она сразу усыпила Ваську. Пацан еле-еле добрел до диванчика. Позволил себя укладывать, кутать. Сразу задышал медленно, ровно.

Мне остались холод и тот ветерок. Вместе они – бессонница. Я лежала, накрывшись с головой, и дрожала в ознобе. Казалось, что смотреть в окно, через стекло, нельзя. Увидится лишнее. И на дверь глянуть опасно, там – порог, там я споткнулась, ноге стало холодно, она почти отнялась. И по углам что-то шевелится.

Постепенно я вспотела от страха. Дышать стало нечем. Выглянула на минутку из-под одеяла… В окне кровавые блики. И рисуют они то ли явь, то ли сон. Увидела, теперь что остается? Смотрю… Там, за стеклом, пацан, похожий на Лома. Такой же бешеный. И стая недокормышей вокруг него. Он вроде бы ругается, а сам из мешка добывает мясо. Много мяса. Сырого, свежего, меня аж выворачивает от зрелища… но скоро приходит понимание – это добыча, пацан вернулся с охоты. Не злодей он, а кормилец. И вряд ли кто иной принесет пожрать ораве мелюзги. Дети не просто голодные, они дикие, улыбаться не умеют. Хватают мясо, пробуют сырым есть. Старший, который похож на Лома, отбирает, готовит на огне. Говорит со своими волчатами. Заботливый. Я смотрю на блики во тьме… и мне уже не страшно и не холодно. Сон заполняет дыру в моей душе, ведь я смотрю – не одна, я разделяю этот сон, который и не сон, и не явь, а что-то третье.

За минувший год похожих снов было много. Все приносили боль и облегчение, то и другое. Кроме первого, злого: тогда я сидела в «Ерше», рядом был налетчик Яков, а за стеклом в лютой зиме пацан, похожий на Лома, захлебнулся в собственной крови… И только я сопереживала ему, плакала о нем. Сегодня сон лучше. Но все равно – мясо, свежевание дичи, кровь на ноже…

Не будь в доме Васьки, я бы свихнулась за ночь. А так… Утро. Голова гудит, во рту сухо. Лежу одетая, крупно дрожу… и потею. Зубами лязгаю. Живая. Перезимовала. Такое вот ощущение.

– Юна, я выпросил творога у знакомой торговки. Поешь.

Васька трогает за плечо. Выглядываю из-под одеяла. Свежий воздух, хорошо. Осматриваюсь, сажусь. Лицо у Васи спокойное. Глаза глубоко запали, но взгляд живой. Словно он смог оставить в прошлом вчерашний кошмар всего-то за одну ночь.

– Юна, что ты сделала? Были цветные сны. И я хорошо, подробно простился с мамой. На душе легко. Я пообещал ей, что справлюсь. Надо справляться.

Киваю в ответ, я согласна. Рада, что Ваське достался сон получше моего, без крови и волчат. Голова моя – она такая, охотно качается. Неоднократно. Пора унять ее. Мне тоже надо справляться, хотя я никому не обещала. Предстоит много разговоров с директрисой. Но, чем бы они ни закончились, сегодня Васька идет в пансион со мной. Поест, посидит на уроках. Ему нельзя одному. И мне – нельзя… В тени страшно. Думать про волков еще жутче. Лом знает, что у меня можно запросто добыть двадцать рублей. Вечером он провожал нас с Васькой. Зачем? Я обычно верю, что все люди хорошие. Так спокойнее. Но иногда верить трудно…

Старшего из волков – того, который Лом – я встретила десять дней спустя. И всё сложилось не так, как думалось.

Я сидела в кабинете чопорной директрисы и устало терпела очередной разнос: мол, не умею учить, мне переплачивают, от меня одна морока… Я мысленно называю такой разговор длиною в час «малым концертом». Случаются и большие. Спасибо, что гораздо реже малых. Этот концерт начался минут двадцать назад, судя по движению тени от шторы. Я прослушала увертюру – «Юлиана, должно осознавать свое место. Такова основа миропорядка. Сиротам пристало жить в домах, для них предназначенных, мы не попекаем таковых». Теперь разнос двигался к вялой, привычной кульминации – «Ты должна быть для воспитанниц образцом во всем!».

Створку окна со звоном шарахнуло об стену, да так, что стекла чудом уцелели! Штора надулась, хлопнула… когда она опала, в комнате стоял волк. Тот самый Лом.

Директриса завизжала и юркнула за шкаф. Мигом, я не успела понять, как она… переместилась. Только удивилась мельком: за шкафом что, хватило места?

Волк осмотрелся, кивнул мне. Сразу понурился и сокрушенно вздохнул. Потер бритый затылок. Жест напомнил мне Якова. Год назад сады так же взрывались фейерверками сирени, а налетчик-пианист не давал мне пасть духом в смурные дни…

– Юна. Есть дело, – незваный гость уставился в пол. – Одолжи двадцать рублей. Срочно. Край, как надо. Вот.

– Лом… То есть, твое имя случайно, – я взяла себя в руки, причем буквально, цепляясь ладонями за предплечья, – не Василий?

Он сразу кивнул. Я ответно кивнула, шалея от неслучайности обстоятельств, которые невозможно подстроить. Вот так и начинают верить в южного бога и его золотые кружева. Агата говорила про нитку! Мол, через тень продета и дергается. Еще как дергается! Словно меня на год назад подвинуло в канве жизни: тогда малознакомые Яковы, две штуки, взяли у меня по пять рублей каждый. Теперь чужаки-Василии просят по двадцать. Есть причина бояться новой весны. Откуда бы добыть деньги, если сумма по запросам пока незнакомых Георгиев или, скажем, Павлов, снова учетверится? Я поймала себя на том, что невнятно бормочу шепотом. Волк слушает, щурясь от избытка внимания.